Четверг, 2024-03-28, 14:54
Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
Категории каталога
Политика и экономика [13]
Общество и люди [47]
Люди - это основа общества, это его составные части. Проблемы каждого человека становятся проблемами общества и наоборот
Форма входа
Логин:
Пароль:
Поиск
Друзья сайта
Главная » Статьи » Исследования » Общество и люди

Об идеале красоты

Ведь красота — это вереница гипотез, которую обрывает безобразие, загораживая открывшуюся было нам дорогу в неизвестное.

Марсель Пруст

Если общество признаёт равенство людей в своём человеческом облике, то почему то же самое общество стремится к созданию идеалов красоты и выделению наилучших людей? Возможно, тяга к созданию идеалов также необходима человеческим существам, как и тяга к их ниспровержению, как сочетание быстрых порогов рек и медленных равнинных поворотов, как сочетание быстрой речи и медленного произнесения по слогам. Уже сама природа своим разнообразием устанавливает свой идеал. Она его устанавливает и в каждом виде живых существ и в каждом сообществе животных. Чего она не делает, наверно, это не устанавливает идеала абсолютного равенства, хотя перед её лицом все животные и растения равны как равны они перед лицом опасности, перед лицом катаклизмов и всё той же неизбежности, которая оборачивается случайностью. И если красота как в определении Марселя Пруста — всего лишь один из множество вариантов нашего воображения, который мы можем достичь при некоторых условиях словно накладывая ограничения на собственное воображение, то выходит, что в выборе самого пути из множества и заключается наш идеал красоты, но чтобы описать и смоделировать этот путь нам наверное потребуется целая вечность. В иных же случаях, более приближенных к повседневности, идеал красоты достигается если не из логических схем, то из моделируемого образа жизни. Само стремление к идеально жизни накладывает отпечаток на наши представления об идеале красоты, но как иронично выглядит отсюда то, что рисуемые образы идеала красоты оказываются образами красоты праздной и расслабленной, не отягощенной страдальческим трудом, хотя именно в искусстве духовном мы можем найти идеалы красоты страдальческой, обретённой через муки и тернии.

Далее ища идеалы красоты природной мы можем пуститься в изучение древности и истории, откроем скрытые в нас архетипы природной первозданности, недосягаемой чистоты, идеальности танца и расцветок, которые придумывала природа. Тогда все создаваемые людьми элементы красоты приобретут элемент вторичности, как сама жизнь людей и человечества отдаёт оттенком вторичности по сравнению с первозданной естественной жизнью, с тем идеалом красоты, который содержится в каждой его капле. Но человеку дано и многое другое, что не содержится в природе, прежде всего его способность рассуждать и сознавать, а также и творить. Пусть этот путь довольно труден и опасен, но он может вмещать себе и представления об архетипах и формулируемые рамки умозрительных построений, устремляющихся за грани любой рациональности и иррационализма в неизвестность, которая может переосмыслить само стремление к жизни.

Если мы обратимся вновь к Марселю Прусту, то найдём иное толкование идеала красоты как бесконечно ускользающего мгновения, как всё того же пути, но переосмысленного и смоделированного. Эта красота проектная и проект здесь — сама наша и общая возможная жизнь, которую мы себе представляем, когда открываем и творим её пусть только в нашем воображении и сознании: «Так, не соответствовавшая идеалам красоты, какие я себе рисовал в одиночестве, красивая девушка мгновенно вызвала во мне ощущение счастья (а ведь чтобы у нас возникло ощущение счастья, счастье непременно должно предстать перед нами именно в таком, всегда особенном, обличье), счастья, которого можно достигнуть, живя около нее. Но в данном случае большое значение имело то, что внезапно перестала действовать Привычка». Привычка здесь — это обыденная повторяющая жизнь, тогда как идеалы красоты — абсолютно динамичны и всё время находятся в области воображаемого, в области проектирования собственной жизни, именно в переламывании собственных установок и идеалов заключает идеал красоты, в невозможности его установить. Но это не просто идеал счастья и красоты романтического импрессионизма, это и идеал переосмысления модернизма, ведь теперь мы можем применять его и к переосмыслению взаимосвязи людей и природы: в проекте представления всей окружающей жизни на нашей планете и за её пределами заключается ускользающая проектная красота, проектный идеал построения творческой действительности ускользающего счастья, подвергающегося всё более тонкому и гармонизированному строительству. И это взаимодействие проектирования красоты человечества и природы подчёркивается у Марселя Пруста всякий раз, как он обращается к природе, а он обращается к ней часто, то находя храмы в прибрежных скалах, то продолжение лиц девушек в оттенках неба и моря: «Быть может, возникшему у меня убеждению, что девушка не похожа на других женщин, я обязан тем, что дикая красота этой местности дополняла ее красу, но зато и она украшала собою местность».

Но как многогранна природа, так многолик путь описания красоты во второй части цикла «В поисках утраченного времени» — «Под сенью девушек в цвету», хотя в конечном итоге автор стремится понять и постичь исчезающую и неповторимую красоту движений, грации, которая заключена в молодых девушках, что противоположна красоте с трудом угадываемой в пожилых людях, которую Марсель также подробно рассматривает. Но подлинным и ярким воплощением красоты является её неуловимость именно в апофеозе проявления счастья, которое угадывается как в простом взгляде на образцы идеала, так и в открывающейся затем иллюзорности самого описываемого идеала, группы девушек, которые потому и стали группой или «стайкой», потому что «сходились с теми, в ком их привлекало сочетание грации, ловкости и внешнего изящества, то есть единственная форма, которая, по их мнению, могла заключать в себе пленительную душевную прямоту и залог приятного совместного времяпрепровождения». Сами прямые отсылки автора к природе являются столь же игривым воплощением, как и заключённая в них иллюзорность, таинственность самой природы: мы всё время встречаемся с выражениями «под сенью», обозначениями «стайкой» и начинаем думать о природе, но в этих выражениях заключается своеобразная игра языка, само перерождение красоты, находящей теперь уже воплощение в нашем собственном воображении, словно цель автора состоит в воспроизведении всех подробностей и ньюанстов собственного состояния и ощущения, но в сознании читателя, когда красота предстанет уже в ином свете и цвете с учётом восприятия и способностей читателя, но и воспроизведёт в своём идеале и саму природу как сам язык служит идеалом красоты природы, воспроизводя окружающее бытие и его прекрасную таинственность, а также развивая и дополняя его, превращая в ещё один увлекательный проект моделирования нашей жизни, не случайно вся сущность происходящего при дальнейшем общениры, и со «стайкой» была для автора выражена в области творчества, через различные грани искусств, которые, конечно же, являются хорошим воплощением используемого людьми языка: «поправки, которые я при каждой новой встрече вынужден был вносить, чтобы составить себе наиточнейшее представление,— это были поправки настройщика, учителя пения и рисовальщика».

И всё же нам необходимо определить границы возникающей идеальности, установить, не заключается ли красота городов и в красоте всей окружающей местности, красоте всей сельской местности, которая окружает их и наидостойнейшие из их памятников, не заключается ли идеал красоты людей как в отдельных образах и воплощениях, так и во всех остальных людях, и не заключаются ли различные формы воплощения творчества во всех возможных формах использования языка? Чтобы ответить положительно, нам нужно, по-видимому, не только включить в область определения идеала помимо самих памятников и их постаментов всю окружающую местность, землю и небо, воду и горы, но и включить разнообразные наши идеалы и творения, создаваемые исходя из представлений о них в область природы. Так и язык тогда нужно вписать в грани природы, сопоставить и найти ему достойное место в виде украшения здания окружающего, здания, которое не имеет входов, выходов, шпилей и доминант, здания, которое прекрасно в своём единстве и гармоничности, которое изменяется и вечно ускользает от нашего описания.

***

Что касается поставленного вопроса о самом существовании иных идеалов, отличных от всеуравнивающего волшебства языка, то ответ на него также можно попытаться найти в повествовании Марселя Пруста в следующих строках: «...девочки, на которых я обратил внимание, с той уверенностью движений, которая является следствием безукоризненной гибкости тела и непритворного презрения ко всему роду человеческому, шли прямо, не качаясь и не напрягаясь, делая только те движения, какие им хотелось делать...». Здесь неспроста стремление к идеалу противопоставлено роду человеческому, поскольку роду человеческому присуще стремиться не к обособленному идеалу а к общему, а раз в складывающихся условиях достижение идеала откладывается на неопределённый срок, то кому-то приходится испытывать презрение к происходящему. Но в такой отчуждённости нет ничего идеального, эта отчуждённость, пусть даже живёт пониманием иного пути, но не существует в условиях построения идеала, если только не рассматривать его как нечто недостижимое и несуществующее. А последний может быть рассмотрен в рамках течения послесовременности как захватывающий общественное поле, ведь вместо идеала красоты в происходящем послесовременизм и послепослесовременизм стремятся к воплощению нечто скрытого, развоплощённой действительности в области создания искусственного, но искусственного уже не как искусства, но всего лишь в аналоговой или цифровой видимости всего происходящего. То, что раньше переосмысливалось на плоскости полотен художников и запечатлевалось в замороженности музыкальной гармонии сначала было ниспровергнуто авангардом на уровень первичных эмоций и ощущений, а потом закреплено через процессы имитации действительности, конечным результатом которых явился кинематограф, который вбирая в себя все возможные части искусств уже не создаёт красоты. Мы можем представить множество кинокартин по некоему литературному сюжету, но все эти картины вряд ли могут заменить красоту исходного текста, тогда как вторичность самого видеоряда подтверждается низкой популярностью исходных сценариев, без знания которых люди всё же пытаются составить некоторое мнение о художественных качествах просмотренного. Но в действительности кинокартина не является ни подобием театра, ни художественных образов, ни музыкального потока, ни литературы. Хотя на кино, как художественное, может обнаружить свои достоинства, но когда оно выступает скорее как документальное. Но всё же, если допустить возможность сочетания языков, то подобный приём использовался и ранее, когда повествование то описывало музыкальные впечатления, то художественное восприятие, то историческую хронику. Проблема здесь может заключаться в том, что кино в смысле его массового создания является не только массово потребляемым, но и творимым коллективно, оно представляет собой искусство в той же мере, как и искусство воспроизведения музыкальных произведений. Так и практически любое произведение искусства послесовременизма существует как часть искусства воспроизведения, поскольку само произведение искусства обычно создаётся в уме одного или нескольких человек, а последующий процесс является процессом воплощения этого замысла, акта творения идеи. Ведь именно в момент творения возникает идеал красоты как некоторый образ, который скрыт в сознании как в движимой языком субстанции. Язык сам по себе является лишь одной из граней нашего сознания, а значит и идеал красоты в языке — лишь одна из касательных к поверхности идеала. Идеал красоты в кино или архитектуре тогда оказывается лишь следствием замысла точно также, но в форме замещения литературы мы просто часто утрачиваем многие из переплетающихся смыслов, если они, конечно, не содержат красоту документальную, которая является ни много ни мало, но воспроизведением самой действительности, а отсюда её приближение к идеалу красоты всего мира трудно переоценить.

Как бы сильно люди не стремились к достижению идеалов, но сам по себе этот путь оказывается дорогой в никуда. Пересовременизм может вновь вдохнуть в иллюзорность замещения действительности приближением к происходящему. Но в таком приближении должна быть не только красота документальная, необходимо усматривать и создание идеала, который всё же воплощается жизни в ходе её течения, а не откладывается до невоспроизводимых граней абстракций и не вызывает чувства презрения из-за разобщённости иллюзий выдуманных и иллюзий наведённых спутанностью ad hoc моделирования. Напротив, идеал красоты обнаруживается с развитием самого языка и в процессе постоянной работы над его бесконечным течением, ведь чем больше вберут в себя языки в своём развитии, тем скорее обнаружится неограниченное и незапинающееся бескрайнее течение, в котором воплощены и физическая плавность движений, также как и гармоничность мышления, которое выходит за пределы своей зацикленности, но не перестаёт удивляться красоте мира в каждом его проявлении, не ограничивается технологической поверхностью вещей, но непрестанно проникает и направляет любую технологию, как искусственную, так и естественую и находит с ней гармонию.

Категория: Общество и люди | Добавил: jenya (2018-10-09) | Автор: Разумов Евгений
Просмотров: 1319 | Рейтинг: 0.0/0 |

Код быстрого отклика (англ. QR code) на данную страницу (содержит информацию об адресе данной страницы):

Всего комментариев: 0
Имя *:
Эл. почта:
Код *:
Copyright MyCorp © 2024
Лицензия Creative Commons