Четверг, 2024-03-28, 19:20
Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
Категории каталога
Политика и экономика [13]
Общество и люди [47]
Люди - это основа общества, это его составные части. Проблемы каждого человека становятся проблемами общества и наоборот
Форма входа
Логин:
Пароль:
Поиск
Друзья сайта
Главная » Статьи » Исследования » Общество и люди

Строение и проблемы эстетики: хозяйственная эстетика, 2 часть
Хозяйственная эстетика (2 часть)

В первой части мы начали рассмотрение хозяйственной эстетики в общем, применительно к бесшовности пространства и выделению капитала.

Процессы производства и преобразования планеты

Ещё одним значимым вопросом является представление о механистической и минималистской хозяйственной эстетике как значимой если не для отдельных потребителей, то по крайней мере для систем накопления и распределения благ. Не стоит отрицать значительных успехов, которых удалось добиться в процессном совершенстве множества путей доставки и хранения, однако эти цепочки всё ещё несовершенны, например, с точки зрения эстетики востребованности внешне подпортившихся благ, то есть мифологема «товарного вида» увязывается с фетишизацией культурного потребления, при которой внешний вид в конечном итоге обеспечивается добавками и изменениями генетических признаков, хотя начинается всё с безобидной температурной обработки. Что касается органической пищи, то она сама становится скорее упаковкой и элементом убеждения, создания дискурса правления продавцов, а не углубляется в вопросы возобновляемости и планетарной устойчивости (и сложилось представление о том, что коммерциализация в принципе приводит к превратному толкованию возобновляемости, тогда как централизованное внедрение оказывается не столь эффективным). Но если превращать и поддерживать достаток и качество в качестве (после)религии, то от этого они не станут более системными и осмысленными. Но как в случае с упорядоченными списками и окатегоривателями (каталогами на основе категорий), здесь мы сталкиваемся проблемой множественности. Хотя может быть сами хозяйственные институты к этому не стремятся, но появляются системы подбора объектов, особенно культурных (таких как музыка того или иного жанра), правда они часто сводят основной показатель к некоторой шкале, иногда разделяемой на дополнительные элементы, а с другой стороны происходит и классификация людей, которая по определению сталкивается с эстетикой. Но так часто и происходит, что общество способно к эстетической оценке, тогда как цена остаётся неизменной (как стоимость диска или сеанса, с книгами диапазон колебаний оказывается большим, впрочем связанным скорее с объёмом и оформлением, чем с ценностью), тогда как эстетическая ценность скорее оценивается критиками или формируются некоторые группы, вырабатывающие свои внутренние оценки сообщества. Итак, эстетическая организация цепочек поставки и распространения сделала уже много, но в своих основаниях она не решила проблемы взаимодействия с авторами и исходной связки творцов с потребителями. С одной стороны, сам дискурс не всегда допускает даже игру гражданин-гражданин, либо использует эти игру в корпоративных целях. С другой стороны, возможная причина здесь в том, что в принципе понятие потребления не совсем применимо и скорее речь идёт об общественном творении. В сущности процесс производства не заканчивается на заводе или в студии, он зависит от конечного пути превращения товара, созданного объекта, от воспроизведения и жизни в головах смотрящих и слушающих — такова эстетика повседневности как производственной действительности. Процессное совершенство достигло схожих целей, но ценой механизации процесса при техническом вмешательстве на уровне обработки и переработки, так что организмы и мышление людей стали напоминать оседающий на дно полиэтилен (или, если угодно, море жевательной резинки и разорванного зерна), скорее чем раскрывающийся цветок — тем не менее эта хозяйственная универсалия просто требует бережного обращения и переработки, а не всегда простого замещения на бумагу.

Экономисты со своей стороны считают, что имеют ответы на планетарные эстетические вопросы: с одной стороны, меньшим из зол в отношении ограничения выброса парниковых газов признаётся создание рынка прав на выбросы с ограничением желательного уровня, а, с другой стороны, норма в три четверти капитальных вложений для снижения выбросов (до уровня, обеспечивающего увеличение планетарной температуры в пределах текущего уровня консенсуса в 2 градусов Цельсия) рассматривается как в конечном итоге экономически оправданная[Have economists led the world’s environmental policies astray?, ]. Но, как это ни странно, все попытки распределения ограниченных ресурсов обычно оканчиваются для этих «ресурсов» не слишком положительно. Конечно, углекислый газ или метан — довольно хорошо измеримый показатель в планетарном масштабе (по сравнению с популяциями животных и растений) и в принципе крупные нарушители не смогут остаться незамеченными (с учётом возможности наблюдения из космоса), но тем не менее значительная часть выбросов небольшими потребителями останется невыявленной, а крупные организации почти всегда найдут причины и возможности для искажения показателей по крайней мере в 2 раза. Применение такого рынка в планетарном масштабе поэтому можно сравнить с попыткой решить проблему загрязнения почв в Индии установкой платных туалетов и запретом справлять нужду вне них с вполне предсказуемым результатом. Тем не менее, в странах с другой эстетикой уже задумались над запретом справлять нужду в лесах ближе 50 метров от водоёмов, и интересно, что там, где туалеты уже установлены в лесу, причём бесплатные, это действительно вероятно сработает. Но установка туалетов — это не совсем естественный путь, если их обслуживание наносит больший вред природе и если единственная цель их установки — обеспечение гигиенической эстетики без учёта системных воздействий (оборудованный туалетами лес конечно похож на некоторый образ леса, но уже мёртвого, помещённого в раму и повешенного в планетарном музее). Теоретически, конечно, добавление в хозяйственные издержки дополнительных элементов (в том числе того, что называется экстерналиями) должно помочь разрешению проблемы, но по сути это означает уход от ресурсной теории и в любом случае упирается в необходимость ограничения потребления, которое конечно на любом рынке определяется во многом неценовыми элементами, а значит действительно сводится к изменению самой действительной и ожидаемой кривой спроса, который выступает неэластичным существенным образом в силу неэстетичности привычек и неэстетичности самого понятия «потребления». Вопрос поэтому всё равно сводится к тому, как и организации и люди получают информацию, и к тому, что это за информация, и поэтому также к влиянию эстетики на эластичность. Но эластичность — это всего лишь один из срезов во всём многообразии взаимодействий жизни и люди не смогут изменить свои некоторые привычки, если не осознают основных взаимодействий, какие бы цены они не устанавливали — а значит ценовой механизм скорее всего может снизить качество жизни (не столько в смысле благополучия, поскольку наука пришла к тому, чтобы ограничиваться измерением качества жизни только до среднего уровня, и этот средний уровень может расти, а в смысле эстетического культурного и жизненного разнообразия, когда режим колониализма приводит к поглощению культур и замещению природы). В этом отношении предложенный Эриком Лонерганом (англ. Eric Lonergan) и Коринн Соверс (англ. Corinne Sawers) подход «сильнейших положительных побудителей к изменениям» (англ. «extreme positive incentives for change») в книге «Ускорь меня: быстрее к чистому нулю» («Supercharge Me: Net Zero Faster»)[Have economists led the world’s environmental policies astray?, ], хотя и выглядит немного необихевиористски (новоповеденчески), но эстетически может быть представлен как экспериментальное общественное начало. Сами авторы рассматривают подход как прежде всего основанный на государственных субсидиях и приводят в качестве примера опыт Норвегии, которая ввела ряд общественных льгот для электромобилей, так что это создало высокий спрос, но такой подход по-видимому ограничен странами с высоким доходом и соответствующей эстетикой, а, с другой стороны, сам пример с электромобилями далеко не однозначен, если рассмотреть общее системное влияние, приводящее или сохраняющее эстетически неблагоприятную привычку чрезмерного использования транспорта. Поэтому такие воздействия должны рассматриваться скорее как дополнения к эстетике повседневной жизни, хотя системный анализ в любом случае не будет лишним — поэтому государство и корпорации могут взять на себя роль организаторов, они не могут создавать общественную эстетику, потому что тогда они будут заменять и общество и природу. Например, можно повесить побуждение в виде «а можешь ли ты использовать этот лист в качестве черновика», но на самом деле подобное использование в долгосрочном отношении может вызывать удорожание обслуживания оргтехники, поэтому перед использованием черновиков для повторной печати нужно оценить параметры конкретного устройства и привычки работников, которые могут неправильно подготовить или сортировать черновики, и лучше бы, чтобы подобные функции были встроены в программу устройства (которое бы определяло, подходит ли черновик для повторной печати, но здесь по-видимому потребуются самовосстанавливающиеся материалы) — а значит здесь нужна совместная работа организаций, государства и людей, тогда как простое побуждение в целом будет не слишком собственно положительным для природы, а значит не будет и эстетическим. Общим в этой работе будет эстетика и системные исследования, направленные на рассмотрение цепочек преобразования значений. Заведомо известная «положительность» поэтому скорее похожа на создание поведенческих мифологем, чем на системное рассмотрение вопроса. Чем больше возможностей эстетика предоставляет для изменения обыденной жизни — тем более эластичным становится спрос и тем лучше способны себя вести в том числе и рыночные механизмы. Но до сих пор формирование рынков (здравоохранения, образования и культуры) для услуг является весьма противоречивой сферой, поскольку всё, что непосредственно связано с человеком и его жизнью в принципе считается не вполне корректны обозначать в качестве «услуг». Тем не менее, часто соответствующая деятельность может представлена как применение некоторой классификации (дизайн — подбор набора материалов, образование — подбор пособий и способов взаимодействия обучающихся, здравоохранение — подбор лекарств и методов лечения), что конечно даёт возможность для рыночной оптимизации, а с другой стороны всё же приводит к вымыванию культуры как всего выходящего за границы непосредственной оптимизации (результатом чего становится массовость или навязывание всего от материалов до лекарств). Эстетика при применении рынка становится заложницей прагматики, а при внешнем регулировании и замещении рынков — заложницей вкусов власти. Отсюда эстетике не остаётся ничего другого для спасения человечества, чем оформление и развитие собственной самости, особенно через хозяйственную сферу. Конечно в силу законодательных ограничений такие проблемы как ущемление интересов граждан вследствие концентрации земель в рамках инициативы владения участками для возмещения отрицательных последствий выбросов углекислоты (т. н. углеродные полигоны) (как это происходит в Шотландии, где большая часть земель и так находится в руках 400 владельцев) сами по себе не удастся решать и не удастся переложить на плечи рынков, но если добавить к рынкам начинания граждан и изменение структуры производства той же электроэнергии, то изменения становятся не такими уж невозможными даже в условиях сохранения некоторых не слишком эстетичных хозяйственных пережитков. И в конце концов, эстетика рынка свежих продуктов не может быть заменена электронной витриной, разве что вычислители обзаведутся средствами передачи вкуса и запах — и тогда старый добрый рынок может вновь возродиться уже в новом общем эстетическом измерении, но для этого ей предстоит пройти ещё долгий путь противоречий и совершенствования.

Если отталкиваться от документальной эстетики, то хозяйственная также находит некоторые пути преобразования повседневности: можно просто придумывать новые способы просмотра страниц магазинов, например, сравнивая цены и наличие через архивы, обращаясь к страницам сопоставлений (которые правда пока сосредоточены на технических, а не эстетических характеристиках, что уже само по себе показательно), а можно исследовать особенности выкладки и кодирования объектов фетишизма, как и сравнивать их с местными ремесленниками. Вообще говоря, в этом смысле хозяйственная эстетика находится на развилке и в будущем может разделиться на массовое и местное измерения, где с одной стороны будет рассматриваться общая систематика крупных производств и площадок, а с другой стороны — определяться производство местного масштаба, связанное с дооформлением или печатью запасных частей как для устройств, так и для жизни, с отдельными потоками обсуждений и жизни. Пока же культурное поле во многом продолжает оставаться нераспаханным, хотя роботы-пылесосы машинного обучения не устают трудиться, при этом недостаёт простого применения онтологических элементов, категорий, поэтому получаются площадки, в которых артисты бывают объединены (перепутаны) по совпадению знака — имени, а значит не имеют действительной выявляемости (идентичности), кроме как определённого в той или иной базе (имя — это пример, в целом это показывает то, как сегодня «обрабатываются» и перерабатываются данные). Вопрос о том, как использовать онтологию в хозяйственных целях, как известно, уже рассматривается крупными организациями, которые видят в нём выгоду, но почему-то они не улавливают в нём, как и в в создании блага эстетики, но может быть проблема состоит в том, что онтологию так же как и ресурсы скорее использовали, а не взращивали.

Хозяйственная эстетика — эта та область, которая наиболее близка и понятна всем и эта та область, которая должна быть в первую очередь рассмотрена, поскольку именно здесь человечество имеет дело с организацией собственной деятельности, с тем, чтобы прийти к чистому нулю не только в отношении непосредственных выбросов и отходов, но и к достижению равновесия с природой, исключении сокращения числа видов. Быть может это самая понятная область эстетики, но в то же время и здесь вопросы весьма сложны и неоднозначны. Сами идеи «чистого нуля» или «устойчивого развития» прекрасны, но становится очередной мифологемой, если не рассматривать её критически. «Нуля» невозможно достичь (в смысле получить точное значение, это похоже на достижение нулевой прибыли при совершенной конкуренции), а если и возможно — то постоянство в принципе неэстетично, общая эстетика может быть направлена только на долгосрочное неустойчивое равновесие на основе системной упругости. В принципе хозяйство само по себе сформировало соответствующую эстетику, формируя разнообразные неустойчивые циклы, вопрос поэтому заключается в том, как эстетично избавиться от перепроизводства и от схем Понци, но при этом сохранить неустойчивую эстетичность. «Нули» же как странные аттракторы (притягиватели) могут устанавливать некоторые точки воздействия и балансировки. Но само достижение и этот процесс поэтому и могут быть скорее эстетичными, чем цели и итоги деятельности: здесь предстоит найти разумное применение самовосстанавливающимся и наноматериалам, достичь гармонии действия подобной той, которую достигают птицы, полагающиеся на разнообразные потоки воздуха, пересмотреть поверхности, измерения и скорости, найти соотношение и отражение жизни людей и природы в возможностях их рыночного и нормативного представлений, а главное — сами онтологии и классификаторы, которые при расширении неизменно обретают культурные корни. Во многом всё это пока — terra incognita, по крайней мере на уровне хозяйственной эстетики (хотя отдельные эксперименты уже проводятся, но часто скорее из области прагматики, но, например, самый известный вопрос с раздельным сбором мусора — это уже серьёзный эксперимент, хотя скорее сам по себе создающий дополнительные издержки и выбросы, чем решающий проблемы). Что касается регулирования, то в рамках сложившихся хозяйственных представлений можно определить оптимальные параметры, такие как структура ВВП по отраслям, в том числе и культуры, науки, образования, здравоохранения (например, не менее 3% ВВП на образование, не менее 7% на здравоохранение), которая, но тогда эстетика должна ответить на оставшиеся вопросы о качестве и красоте соответствующего нематериального производства. Область исследований поэтому вполне понятна и заключается в онтологическом и языковедческом уровнях, которые неизменно в длительности деятельности и действий будут возвращать нас к вопросам различных представлений о капитале. Конечный образ хозяйства как самодостаточной системы эстетичен в смысле очерченности и ограничения воздействия, в смысле продуманности деятельности и любой вещи, которая находит своё конечное бытие ещё до момента производства — в этом смысле нужно стремиться не к нулевому, а к отрицательному капиталу, который не создаёт выбросов, не оставляет следов, требует от людей скорее вложений, но оборачивается положительным образом в смысле эстетики и природы. До сих пор же капитал был хозяйственно положительным именно в силу того, что выступал мифологемой для прикрытия расхищения природных и человеческих «ресурсов», разрушения всего противоречивого и непонятного, что не может быть встроено в механизм купли-продажи. На пересечении XX-XXI в. рынки сделали самое страшное — они превратили человеческие эмоции и культуру в объект купли-продажи. Если не избавиться от функционального мышления, то дальше то же может постигнуть и сами человеческие жизни, окончательно превратив людей в материалистических животных, отрицающих любую культуру.

Назад к производству

Если производственная функция Солоу и не обеспечивает ускоренного роста факторов для обеспечения общего постоянного роста, то нахождение её в области роста всё равно является эстетическим. Общая (совместная) производительность факторов, которые соединяются в чёрном ящике хозяйства (классически труд, капитал) определена той самой способностью творчества и создания нового, которая может называться и улучшением технологии, институтов и развитием общества, людей, но по сути остаётся накоплением культуры, а поэтому всецело эстетически обусловлена. Хозяйство как функция поэтому само подлежит очищению от функции путём пояснения того факта, что эта функция соединения факторов есть эстетическая функция или опосредованная функция над эстетикой (над эстетической областью). Безусловно, в конечном итоге она выражается через хозяйственную деятельность как прагматику, но объясняется и создаётся в своём действии — постраивается — через эстетику. И непредсказуемость роста общей производительности факторов (изначально понимаемая как экспоненциально растущая в результате соединения нового с новым, что критикуется, например, в недавней работе Томаса Филиппона (англ. Thomas Philippon), который показывает, что сама производительность факторов растёт линейно, то есть приращение более-менее постоянно в относительно устойчивой общественной системе) собственно близка к эстетическому пониманию, поскольку вложенное в общественное хозяйство может в разное время как приводить к приросту, так и нет, а может создавать культурный капитал и быть на нём основанной, а значит влияние собственно прагматики труда и капитала может становиться незначительным. И далее согласно общей теории эстетики если эстетика и создаёт капитал, то это не означает деятельности, а просто возможность воображения или футуристическое представление, которое во множественности представлений вероятностно и почти неопределённо (поскольку на момент создания и основного использования по существу эстетика скрыта в мышлении и абстрагировании людей и лишь отчасти — в документах и представлении действий), но тем не менее эстетически, и обычно как следствие и прагматически, значимо. Поэтому культурные элементы можно разделять по принципу значимости и определённости, так что язык и культура речи могут быть рассмотрены как неотъемлемые факторы производства, как более значимые, чем металл, песок и цемент (и этот язык уже в прикладном смысле ложится в плоскости идей, документации и общения строителей). Тем не менее, это не решает саму по себе проблему измеримости капитала, которая у Солоу, как было впоследствии показано кембриджскими учёными, имела самозамкнутое обоснование. Капитал поэтому как минимум можно разделить по областям эстетики на финансовый, производственно-хозяйственный, человечески-общественный и формальный. Все эти области в свою очередь взаимодействуют с общим многообразием культурного капитала, что на мой взгляд избавляет от циклического обоснования по крайней мере для единовременных оценок. Особой формой остаётся природный капитал, если его можно так обозначать, поскольку по сути он не связан с человеческой деятельностью непосредственно и пересекается скорее с областью культуры.

Но и такое представление упускает из виду сам труд как эстетически значимый, действующий через эмоции и окруженции, либо его нужно представить как чисто прагматическое явление, что будет также неверно. И эстетика здесь нужна для обоснования отказа от функциональности труда как рабочей силы. Вместо этого труд должен быть представлен скорее как что-то примерно означающее красоту человеческого мышления-действования. И как только трудовая деятельность должна быть ответственной и системно включённой в планетарную эстетику, то она становится прежде всего эстетической. Труд тогда во многом лишается с одной стороны своей хозяйственной одномерности, а значит его можно отчасти выразить через посредство эстетических переменных. Конечно, труд можно оставить в его прагматической части (предполагая, что трудовая деятельность высоко регламентирована), а эстетическую связать с капиталом (который как опыт и знания накапливается незаметно), но некоторые именно деятельностные моменты будут содержаться именно и прежде всего в труде, тогда как капитал может обозначать скорее устоявшиеся культурные корни и знания человечества. Но культура сама по себе ничего не производит, зато если мы определим системные циклы, то лучше сможем описать их соединение, и соединённость с предполагаемыми производственными элементами. Поэтому для хозяйственной эстетики требуется не только описать поле окружающего труд человеческого и культурного капитала, но и рассмотреть сам процесс труда. В некотором смысле поэтому выделение факторов — это разрыв циклов, но собственно это и содержится в понятии «фактора». В этом смысле производственные факторы — это стороны проявления эстетического поля природы и культуры, где через формы капитала и его изменения должны быть выражены в первую очередь разнообразие и генетическая устойчивость (между и внутри популяциями), как культурное многообразие, а уже затем — как общественное и производственное. Тем самым будет достигаться в пределе если не эквивалентное представление, то приближение к пониманию ежедневного труда как планетарной жизни.

Конечно нельзя сказать, что эстетика сборки автомобилей представляет собой большее творчество, чем разработка, но по сути массовое производство примерно об этом и говорит, когда стремится к достижению качества производства. С другой стороны, и само производство культуры похоже на изготовление средств передвижения не только в том, что музыка — это движение молекул воздуха, но и в смысле того, что поверхностно выражается как инструментальная значимость. Например, один из величайших пианистов, Владимир Горовиц, отдавал большое значение настройке и связывал своё искусство именно с настройкой и доработкой инструмента, и этот процесс он доверял Францу Мору (англ. Franz Mohr), который занимал должность главного концертного настройщика инструментов фирмы «Стенвей и сыновья». Можно привести и ещё несколько примеров: появление самого фортепиано как технологии для классической и последующей музыки; возможность производства краски различных оттенков как основа расцвета реалистического искусства; развитие средств воспроизведения в XX в. как основа появления новых проявлений искусства. Это именно эстетика повторяемости как культура повседневности в производстве — поэтому она увеличивает производительность не меньше изменений в способах финансирования или проектирования. И делает она это именно благодаря контролю и избеганию, переосмыслению повторяемости одновременно в культурном и производственном смыслах. Подчас поэтому сложно сказать — что первично: повторяемость или сами творческие открытия как мгновения озарения. Ясно одно, что промышленное творчество обуславливает эстетику культуры, как и наоборот собственно непосредственно звучащая музыка и находящаяся в глубинах подсознания культура поддерживает и изменяет труд, отдых и саму жизнь.

Хотя новая природная экономика уже рассматривает хозяйственную систему как часть планетарной системы (как и хозяйственная эстетика, исходящая из системного мышления)[Gleeson-White, 2015], но соответствующие функции природы и функции человека как взаимосвязи должны в своём понимании быть преобразованы в послефункциональном смысле, что практически неминуемо поднимает эстетический вопрос. Природные системы, как и общественные, не просто имеют некоторые пределы их действия, обеспечивающие структурную устойчивость, но они должны развиваться и жить некоторым эстетическим образом всегда выходящим за рамки простого механицизма или функций спроса и предложения. Тем не менее, системная динамика показывает возможности для наблюдения и поддержания жизни в том числе в хозяйственном преломлении. Интересно, что сама хозяйственная идея наращивания прибыли — это своего рода абстрактная максима, которая сама по себе противоречит эстетике жизни, но которая может быть преобразована в человеческую эстетику. С точки зрения правового регулирования здесь нет ограничений: подобно тому как установлены незаконные виды деятельности, так можно установить незаконные превышения пределов. Но эта проблема как и в случае регулирования охоты и рыболовства носит характер эстетический, поскольку при повышении уровня культуры отпадёт необходимость непрерывного и неэффективного отслеживания и наказания подобно тому, как люди перестают заниматься браконьерством, но часто это происходит только при достаточном уровне хозяйственного обеспечения. С другой стороны, здесь важно отказаться от понимания использования и обратиться к возможности преобразования, когда умеренный улов способствует общей устойчивости, но подобная эстетика — дело формирования хозяйственного вкуса. Итак, функции природы и человека могут быть исключены, но однако это само по себе не исключит возможности формирования культуры пользования природой и излишнего потребления. Поэтому общая эстетика должна принимать культурное разнообразие в самом широком смысле, но исходя из существования объективных ограничений, таких как связанных с сохранением среды обитания и разнообразия. В результате функция не исчезает, но приобретает вид общей области эстетического и природного ограничения, внутри которой возможна хозяйственна оптимизация деятельности.

О некоторых принципах

При этом системное мышление само часто представляется как элемент общественного и хозяйственного дискурса и в принципе само оно и наука в целом стремятся к минимализму, поэтому построение моделей дела и предпринимательства должно рассматриваться как множественность измерений, тогда как ещё недавно и ещё до сих пор кажется считается нормальным развитие моделей, в которых успех определён введением формальных и эстетических зависимостей, таких как навязывание услуг по обслуживанию, а затем услуг по обмену данными, правда превращённых в обмен своеобразными слепками жизни человека. С другой стороны, попытки кибернетически оценивать действия людей и создавать некоторую упорядоченность людей как ценности («социальный рейтинг») представляет собой явное зацикливание на слитности мифологем и технологем, где с одной стороны техническим оценкам придаётся повышенная значимость, а с другой стороны сопоставление разных взглядов метакультуры заменяется сведением их к одной, пусть и общей, шкале. Такое ви́дение в принципе противоречит системному мышлению и в долгосрочном отношении приведёт к неблагоприятным последствиям, если не будет обеспечен такой принцип как культурное разнообразие. Конечно, с одной стороны было бы прекрасно, если бы все переходили дороги только по зебре (и по крайней мере не получали бы за это отрицательных баллов) — но это всё касается условной знаковой действительности, которая уже устарела, а в отношении хозяйственной разметки завтрашнего дня ви́дение пока только формируется, возможно в ней больше не будет знаков, просто потому что машины научатся объезжать людей — так мы приблизимся к природе и так мы избавимся от искусственного упорядочивания в пользу эстетического (за пределами строгих знаковых пространств все ситуации не так однозначны, но тем сложнее здесь достичь достаточной для обеспечения безопасности степени обучения невозможно как и оценить мотивацию бродячих свиней или собак, впрочем поэтому судебная система должна принять во внимание эмоциональный эстетический пласт в том числе обученных моделей поведения, которые становятся частью культурного и природного разнообразия; с моделями машинного обучения мы будем иметь прежде всего укоренённость в культурном уровне, который опосредован хозяйственной эстетикой обучающих эти модели лиц).

Что касается незаинтересованности, то в хозяйственной эстетике она получила соответствующую формулировку как принцип независимости, применимый, например, при ведении учёта и осуществлении проверок. Однако этот принцип парадоксальным образом вошёл в гомогенное поле этического представления понятия, видимо постольку, поскольку эстетическая сторона хозяйственной деятельности получает per se слабо выраженное рассмотрение, обозначая саму вытесненность культурного явления из сферы общественных отношений. Подобно тому как научные статьи вытесняются из выдачи поисковых систем ширпотребом (лишь книги сохраняют некоторую значимость, в чём и проявляется характерная хозяйственная эстетика), так и в целом из хозяйственных отношений эстетика вытесняется на периферию эффективности и привилегированности («премиальности»). Общественная эффективность тем самым в своих показателях уподобляется попыткам выставления оценок культурным образцам и собственно текстам (записям), тогда как в хозяйственном эстетическом видении всё приобретает прикладной характер. И возвращаясь к принципу независимости можно заметить, что в этом смысле он задумывается как сугубо прагматическое явление, подобное хозяйственному (коммерческому) праву, но своими корнями он так или иначе возвращается к проблеме эстетического суждения как оглядке на саму сферу общественного извне, то есть с широты охвата культуры и природы. Отсюда принцип независимости сам может выступать скорее не священной коровой, а пространством для высокоуровневых экспериментов (то есть быком, устремлённым к поиску красоты жизни)— то есть проводимых не столько в смысле как соблюсти некоторые рамки приличия во в целом нечистой хозяйственной сфере, — как оправдать и изменить существование хозяйства. В этом смысле незаинтересованность красотой производства вполне может раскрываться в наблюдении за происходящим, за производимым и застраиваемым. Непосредственные участники поэтому могут ощущать красоту хозяйства заинтересованно, но с оглядкой на незаинтересованные оценки всех «заинтересованных лиц» (англ. «stakeholders»). Кстати, сама теория заинтересованных лиц, углубляется в эстетическую проблематику по-видимому глубже этических принципов и показывает, что в хозяйстве невозможно исходить из функционального взгляда на саму этику, которая должна была сдерживать эстетику. Вместо этого эстетика переоформляется в своей внутренней уравновешенности как незаинтересованности, основанной на заинтересованности, и наоборот, определяя тем самым новую метагармонию неустойчивого равновесия1.

Общей эстетике есть что взять из разработок хозяйственной. Например, археология жизни похожа на стоматологию в том отношении, что для проявления любви к земле нужно вгрызаться в гранит или копаться в грязи, в навозе и растворе, то есть выполнять то, что в послесовременности было вытеснено в качестве «грязной работы» из основного поля деятельности человека. Но ведь превращение истинного проявления в запретное и смешение любви с преступлением — это что-то намного худшее, чем итог деятельности мифологии, поэтому и мифологемы послесовременности — это несколько более опасная вещь, чем собственно древние мифы (тем более, что те и другие смешиваются через архетипы снов и образуя в кинематографе и литературном фантазировании ухудшенные формы). Мне же чувствовалось приращение формы капитала с каждым гребком или шагом с тяжким бревном, если эти шаги были направлены против меня как человека, и против меня, как человека прошлого, а главное — против меня как человека прагматического. Тем самым каждый шаг расширяет человечность через эстетику, но одновременно он опровергает прошлое. Исторические тропы возможно здесь уже не будут древними и возможно я не изучу местных языков прошлого, но это смогут сделать продолжатели и с другой стороны животные и растения, дом для которых удалось и удастся сберечь и создать. Следы от работы по созданию капитала оставались как стоптанные ступни, ступени натоптанной земли и проявившихся корней, окрепшие руки, уставшая, но наполнившаяся память — словом всем, что остаётся по эту сторону труда в любой деятельности. И не известно, где остаётся больше эстетики: в изгибающихся поворотах и берегах по которым мы идём или в изгибах наших рук и ног, в надрывах связок и в царапинах на коже, в стирающихся межпозвонковых дисках и наконец в личной и общественной памяти. По крайней мере, запечатлев воспоминания в словах, удалось сохранить это всё. И это всё если и было капиталом, то видимо культурным и видимо глубоко культурным, хотя часто и представленным поверхностно. По крайней мере, он хранил в себе надежду становиться природно-хозяйственным в бесконечной перспективе, а не только на горизонте извлечения прибыли в течение трёх-пяти лет. А дорога дальше длится и самое главное — извивается. Не просто так на неё падают отмирающие стволы, перегораживая нам путь — они делают её похожей на реку — и опять же не просто так, — а для своей внутренней задумки — например, чтобы избежать излишней эрозии и образования оврагов. В любой деятельности люди должны думать о том же: как изогнуть путь, как сделать так, чтобы он никогда не подходил под шаблоны: и в документах, и в мыслях, и в делах. Археологом прочувствоваешь происходящее и в отношении собственных образований капитала из прошлого — и когда это залитый в земле бетонный столб и когда это всё жилище и когда это тропа в лесу и когда это мысли из прошлого. Это несколько общественная или, проще, субъективная археология, с раскопками иных существ кажется дело обстоит проще, объективнее, ведь они кажутся чем-то отдалённым и овеществлённым. Но в общей эстетике нет принципиальной разницы: может запачканный сажей камень — след от посиделок в ночном, а может — стоянок далёких первобытных племён; может и отпечаток листа или следа из знакомой нам жизни или из многомиллионнодавнего прошлого. Важно лишь то, что эти изыскания открывают путь к пониманию и заставляют идти аккуратно и продолжая этот таинственный путь. Может быть в лесу и на камнях теперь у людей нет хозяйство, но когда-то оно началось именно здесь.

Рынок в некотором роде похож на лес: как в лесу мы идём и собираем грибы, получая быстрое гормональное подкрепление и любуясь красотами, так и на рынке нас привлекают запах, красота, а иногда и вкус плодов. Когда люди создали электронные площадки и приложения, завлекающие пользователей постоянными всплывающими «подсказками», то с одной стороны возникло болото или чаща, с извилистой обходной тропой гиперрынка, влекущей вокруг да около разных прилавков. Но почему бы вновь не вернуться к магическому образу рынка-сада, в котором заведены более эстетические правила, а именно соблюдены принципы выбора товара и услуг без какого-либо навязывания: люди приходят в лес, зная «свои» «места», тропы, деревья — так же они могут узнавать и своих продавцов, электронные прилавки и площадки. Товары и услуги же здесь могут быть представлены как развёртывание нитей природы и культуры до областей и биогеоценозов, слов и источников историй. Так мы можем увидеть образ хозяйственной эстетики и противопоставить ему тем попыткам строительства глянцевых прилавках, на которых продаются одни и те же фрукты и овощи без какого-либо пояснения истории их появления или со скрытым за маркой мелким шрифтом. Поэтому почему-то формирования эстетических рынков не происходит — и возможно проблема кроется в том же, что большинство скорее купит грибы у дороги, чем переступит незримую системную границу обочины. Так и дискурс может устанавливать упрощённую разграниченность, превращая и рынки в обочины на потоке усталых взглядов неискушённой публики. Возможно и то, что грибы остаются как и ягоды серьёзно недооцененными и чистыми дарами, которые не всегда по достоинству оценивают и сами их выращивающие садоводы (отсюда пропадающие яблоки и смородина), находя им подходящее использование (например, в виде соков). Поэтому возможно, что сдвинуть рыночную площадь с нулевой точки может эстетика самого человека.

Список упомянутых источников

1. Смакотина Н. Л. Основы социологии нестабильности и риска. Философский, социологический и социально-психологический аспекты. Москва: КДУ, 2009. Вып. 2. 242 с.

2. Gleeson-White J. Six capitals: or, can accountants save the planet?: rethinking capitalism for the twenty-first century. New York: W.W. Norton & Company, 2015. Вып. First American edition. 342 с.

3. Have economists led the world’s environmental policies astray? // The Economist.

Примечание

1Этот вопрос собственно остаётся одним из центральных для обществоведения (социологии), причём у Талкотта Парсонса это уравновешивающее построение получает обозначение этоса как «эмоционального хозяйства», тогда как Пьеру Бурьдьё под близким понятием «габитуса» понимал, то что определяет «структурную настройку социальных чувств», тогда как по формуле Эмиля Дюркгейма этос будет представляться даже «гражданской религией», основанной на «общем чувстве чувстве солидарности»[Смакотина, 2009, с. 63–64, курсив мой]. Интересно, что по Пьеру Бурдьё различаются социальные позиции с соответствующими интересами и социальные модели восприятия и оценки (собственно габитуса) и в таком виде разделение близко к искомому представлению прагматики и эстетики с той лишь разницей, что проблема интереса вынесена за рамки в область позиций. Но как представляется интересы можно понимать шире и подлинные интересы как раз склоняются в сторону эстетики, так же как и сами оценки становятся лишь условно систематическими, переходя отчасти к пространству иррационального. Что касается этоса, то его затруднительно применить непосредственно в теории эстетики без преобразования, связанного с тем, что общая эстетика, так же как и культура выходят за пределы понятия общества, уходят от традиционной механистической трактовки кибернетики, когда этос ассоциируется с творческой «машиной». Тем не менее, рассмотрение аттракторов и механизма нелинейной динамики по крайней мере отчасти должны применяться в общей эстетике, особенно для критического рассмотрения общественных мнимостей. Наиболее плодотворным путём в этом отношении и в принципе для переосмысления как этоса, так и эроса и семиозиса выглядит рассмотрение общественных эмоций как трансцендентальных чувств, однако само их противопоставление как у Жана-Поля Сартра[Смакотина, 2009, с. 119] детерминистскому пониманию вызывает склонность к смешению эстетики с прагматикой.

 



Источник: http://jenous.ru
Категория: Общество и люди | Добавил: jenya (2023-04-20) | Автор: Разумов Евгений
Просмотров: 173 | Рейтинг: 0.0/0 |

Код быстрого отклика (англ. QR code) на данную страницу (содержит информацию об адресе данной страницы):

Всего комментариев: 0
Имя *:
Эл. почта:
Код *:
Copyright MyCorp © 2024
Лицензия Creative Commons