Когда он лгал, он испытывал какое-то истерическое наслаждение
Марсель Пруст

Мы можем использовать язык, чтобы сформулировать что-либо, но мы можем применять его и как формализм в чистом виде, не подкреплённый ни действительностью, ни здравым рассудком. ни даже иррациональным побуждением. И тогда мы можем принять это проявление за проявление высшей степени отвлечённости, устремлением к внутреннему собственному бытийствованию, но это же бытийствование может оказаться весьма обманчивым. Мы используем язык как формализм и значит мы используем его для замещения действительности. В теории подстановок это означает замену действительности нашей вымышленной действительностью, но их может быть несколько: одна для эстетического наслаждения, другая для выживания, третья - для семейного общения и так далее.

Заменить действительность очень просто, тем более, что часто практически все описание представляется ложью, будь то обычная словесная, ложь, наглая ложь (публичная) или формализованная в базах ложь (статистика). Сам язык представляет собой формализм в том смысле, что он нейтрален к происходящему также как нейтральна технология. Но эта идея о нейтральности  в действительности является мифом. Любой технологический всплеск изменяет и наше сознание, и наше передвижения как людей, и людей в повседневности и людей в эстетической возвышенности. Она словно создаёт холм на горизонте, который виден всем в городе и с которого также виден город. Можно долго не замечать этот холм, но те, кто находятся на холме сумеют использовать сам этот холм и оказаться в выигрышном положении хотя бы для того, чтобы составлять и предлагать обществу карты. А как только карты окажутся более правдивыми чем иные картины общества представлениями, то они одержат и эстетическую победу. Так любой язык перестаёт быть лишь формализмом, но может продолжать оставаться таким в воображении, может продолжать претендовать на использование в любом возможном значении с любым возможным смыслом.

Можно допустить ещё одну гипотезу: язык изменяет свою форму с изменением своего содержания, поэтому лживое содержание можно определить по соответствующей форме. Эту гипотезу довольно сложно проверить, но вероятно, это сделать возможно, по крайней мере как метод лингвистического анализа. Но я не большой сторонник структурной лингвистики, хотя в данном случае если сама структура будет нести слепок содержания, то в таком виде я буду готов её принять. Что же касается лжи, то есть утверждение о том, что практически любое утверждение, выраженное в форме слова представляет собой ложь. Но значит всё дело в контексте, ибо с изречением теряется наш внутренний контекст. Для носителя же языка, как произносящего речь, как извлекающего слова из сознания, остаётся понятие о реальности происходящего, о том, что выражение несёт отпечаток истинности. И этот отпечаток, слово подпись, должен присутствовать в изречениях и в жизни и в действия. Там же, где слова намеренно искажаются, они конечно же должны быть признаны ложью. Общество устроено таким образом. что искренняя речь стремится быть искоренённой замещающей и формальной. И выходит так, что соблюдая определённые правила, мы делаем происходящее ложным. Но это ложное ещё не есть иная модель действительности, даже если эта фантазия воплощается в жизни. Порой это самое сложное - соблюсти все правила и остаться искренним, сохранить подпись бытия, но, вероятно, это всё же возможно настолько, насколько безграничен язык и его бесконечно изменяющийся формализм, способный всё же находить точки соприкосновения с действительностью.