Но бежать - это почти лететь, это всего лишь очередное обозначение способа быть ближе к небу. Снова парить словно над горами и снова становиться одновременно ближе к земле, словно бы пронзить пространство и время через незримый квантовый переход. Что касается обозначения бега - то оно интересно не только тем, что в нём всякий раз находится приближение к тому, что запланированный день начинает длиться дольше века, но и в том, что действительно когда я бегу по лесу, то иногда на несколько секунд перехожу в фазу полёта, перепрыгивая через деревья. А за эту зиму их не мало повалило и пообломало. Так всегда бывает: приходит время и случается снежная зима, а может быть налетает озорной ветер и вот чуть больше, чем обычно поваленных деревьев. Впрочем, после зимы они почти всегда появляются на тропинке словно павшие воины незримого боя земли и неба и чтобы не утруждать себя полётом остаётся их перепилить.  Таковы они незрячие свидетели мимолётности жизни и протекающего мимо бега, за которым скрывается полёт, конечно полёт с редкими касаниями земли. Они же падают заживо навсегда или ещё живыми склоняют свои головы-кроны от навалившегося снега. Помню этой зимой встречал целые толпы склонившихся от снега деревец на полузаброшенном лыжном пути и так до этого было легко лететь, то есть бежать, а рядом с ними хочется остановиться и наслаждаться этой призрачной красотой, которая потом обернётся всего лишь сломанными ветвями или же выправившейся к небу упругостью. Просто за знаком бега стоит действительность полёта, а за знаком загородившего путь ствола - неумолимость падающего снега. Это тоже своего рода полёт, как и полёт ветра, но это такие разные полёты, как разные первый полёт Человека в космос и забытый до этого полёт собак (а собака как выведенное животное между тем тоже отчасти человек, поэтому почему бы не считать Человеком как частью человеческого и её?).

И надо же как обломились стволы - даже полуметровые треснули не у корня, а выше, словно бы гигант надломил и дёрнул соломинку, или с размаху ударил сапогом по ней. Дерево уже стояло здесь давно, поэтому видно, что сердцевина у основания сохранилась лучше, может быть оно стояло здесь ещё со времён войны и сохранило крепость той древесины. Но тут - это вам не там, а там - это вам не тут, хотя может мы все и связаны квантовой зависимостью. Просто мне хотелось избавиться от всякого рода зависимости, но сохранять с ними связь одновременно - поэтому все деревья, которые я использовал для тропинки получали номера и становились одновременно и данью памяти и единству полёта. И поэтому они продолжают жить всякий раз не только тогда, когда мы найдём применение павшим стволам, но и тогда, когда просто вновь побежим и полетим.

100 кубометров на гектар - таковая наименьшая норма "мёртвой" древесины для лесов. "Мёртвая" здесь - это вам не там, то есть это всего лишь обозначение, на деле это устойчивость биогеоценоза, основа жизни для дятлов, жуков, червяков, опят и прочих редуцентов. Это основа системной устойчивости, которая на деле выглядит как павшая плоть - такова очередная технологема обозначенность чего-то павшим. Тропинка же сама помогает сохранить устойчивость леса и окружающей местности вдвойне - и тем, что стягивает на себя вытаптывающее воздействие пришельцев из города, и тем, что может предотвратить распространение пожаров и может быть заболеваний, открывает разнообразие и возможности роста для стоящих на другой стороне дороги. Люди же идущие по ней могут обеспечить перенос жизненно важных семян и спор и получить заряд собственного человеческого капитала, хоть и частично заимствованного у природного. Пожары в некоторой степени обеспечивают устойчивость леса, хотя для не научного взгляда способствуют его разрушению. Но это ведь не значит, что нужно сжигать весь лес или под флагом прореживания создавать на месте леса очередные земельные наделы, ведь кругом полно полей. Но люди тянутся поближе к природе, к лесу, возможно именно в силу близости полётов и пения птиц, оторванности и уединённости города. Но чтобы лететь дальше нужно найти незримые способы обрести устойчивость, которые на каждом пути различаются. Где-то это наблюдение за нормой павших стволов, где-то обустройство из них тропинки для бегущих и летящих, где-то это пение птиц и уединённость живой изгороди, сочетающей и сухие и живые волокна. Как и измерение нормы шагов измерение нормы леса обеспечивает сохранение капитала, но лишь в среднем. В каждом отдельном дне и при каждой погоде ситуация и путь меняются, оборачиваясь путешествиями и открытиями, взглядами на вездесущее небо, открывшееся наконец своей бездонностью и близостью в полёте над лесом.

Так и открывается, что лес - это не только деревья, которые мы видим и видеть лес за деревьями невозможно, поскольку нужно начинать с павших и с самой земли. В "коммерческих" лесах (то есть в посадках) павшей древесины и вкраплений на один-два порядка меньше и поэтому это не совсем лес, даже если он выглядит для спутниковых глаз как "лес". Но это очередное различие между знаком 2 порядка технологемы и физическим бытием, которое живо и мертво одновременно здесь и сейчас. А когда мы говорим о знаках, то нужно начинать с того, что это не есть это как и здесь это не там, а значит, чтобы что-то разозначить нужно уже не бежать, а лететь. Перерубать стволы у тропинки из означенности события человека и природы, а не из доступности технологемы электрической пилы. Просто имея в руках пилу распоряжаться этой силой многократно сложнее и ответственнее, начинать же лучше с обережения и достраивания стволов вручную, потом приступать к ручной ножовке но из одинакового понимания замены и сохранения природного и человеческого капитала. Когда же люди наводят на лес механическую технологемы пилы, то осознание корней и важности дятлов уже не приходит к ним вовсе, сохраняясь лишь в мифологеме красоты природы как и красоты и значения противоположного пола, которое не так просто просто измерить не только как механический дар топора и переосмыслить во что-то за пределами извлечения ренты и дивидендов, потому что сам дуализм полёта и бега, как и физического и стоимостного измерителя кажется чем-то иллюзорным. Здесь же в каждом шаге и в их парящем отсутствии, в каждом перенесённом кубометре они вновь слиты и неразрывны по крайней мере в призрачной надежде на сохранение бытия и земли и неба.