Бежать было просто, но бег как доброта - не всё, что нам нужно в этом мире. Порой доброта проигрывает из-за своей открытости. Но что тогда нам надо ещё, ведь не зло же? Может быть просто нужно двигаться вперёд, двигаться конечно к доброте, но не всегда показывать её, вкладывать силы в добродетель и созидание, не останавливаясь перед преградами, но не терять её каждое мгновение, ведь мгновений существует бесконечное количество, а доброта нам дана одна. И даже если она не главнее прочих составляющих жизни, но стоит о ней помнить в первую очередь потому, что когда приглушаются другие чувства, мы лишаемся власти и над добротой, поскольку она — единственное, над чем нельзя получать и удерживать власть.

Я шёл всё дальше и чувствовал эту дорогу с каждым шагом всё дальше и всё такую же устремлённую вдаль. Когда идёшь довольно долго внутри появляется тепло и чем идёшь дольше, тем больше тепла. Особенно это хорошо ощущается в мороз. Вокруг холодно, а внутри тепло, но только когда уже прошёл пару километров. Или если пробежишь немного, небольшой промежуток, от которого сразу тепло. Но если сразу станет жарко, то можно вспотеть. И приходится ловить этот баланс, который от необходимости повышенной скорости часто нарушается, ведь в толпе хочется выделиться и выбежать из неё побыстрее. Поэтому лучше идти в своём темпе то медленней, то быстрей, пока не устанешь. И поэтому я люблю ходить домой, когда не надо никуда спешить кроме как к своим делам. Но и здесь возникает парадокс: вновь дела зовут, поскольку устанавливаешь себе много сроков и много планок и через все надо перепрыгнуть, а для этого надо идти быстрее, а раз идти быстрее - то конечно же опять потеть и ещё больше, чем от желания обогнать толпу или успеть куда-то. И этот пот более родной, более искренний, он свой, он ближе к сердцу. Ведь прочие стремления неблагоприятны, а стремления к своим делам конечно же более полезны. Но только если эти дела не имеют никакого корыстного интереса конечно же, то есть не связаны со мной самим. И вот ещё один парадокс.

Впрочем надо идти быстрее, ведь ты знаешь куда. А когда не знаешь, то всё равно надо идти, ведь останавливаться глупо. Да и ноги способны нести словно сами, повинуясь своему функциональному совершенству словно сапоги-скороходы или ковёр-самолёт. Но впрочем эти ноги слишком далеки от меня, чтобы я мог считать их своими. Они несколько ниже уровня моего взгляда, чуть ближе к земле, они соприкасаются с ней и не желают остановиться. Но они - всё же я, ибо я - тот кто идёт на ногах, бежит вдаль, словно бы знает, что ожидает нас там и где она, эта даль, находится. Ведь в сущности мы должны быть где-то на краю света, у завершения нашего пути, однако мы никогда не знаем, где этот край и меньше всего осознаём, что в сущности нет никакого края света, что представления о плоской земле уже давно ушли под землю, в небытие. И поэтому мы словно бы с каждым шагом преступаем порог края света и оказываемся в ином измерении как тёмная материя, которую мы не можем отразить с помощью научных инструментов или световых мечей. А внутри у нас не звёздные войны, а всё те же легенды и мифы Древнего времени и Средневековья. А что до Нового времени - так не такое уж оно и новое. разве может быть время новым? Время старо как мир, а мы конечно вряд ли его дети, только если приёмные или попрошайки, ведь кто-то придумал жить во времени и поселиться в Новом и Новейшем. А что дальше? Ну наверно сверхновое и сверхновейшее, послепослесовременность не иначе.

Тепло было внутри и оно помогало идти. Мороз усиливался, но я словно бы не замечал его. Да и что такое мороз, когда тепло обволакивает каждую клетку сознания, каждый порыв радости, каждый квиток счастья. Хочется вырваться из снежно-ледяного плена, уйти от опасностей, подстерегающих на каждом шагу и идти рядом со снегом. И местами и временами это удаётся. И что происходит тогда? Чуть больше тепла равномерно распределяется под курткой и внутри организма, в голове и мыслях, в подсознании и надсознании? Или просто оно где-то рядом повисает в воздухе, в вакууме словно сверхновая звезда. Снег уже не колит лицо, а мягко отскакивает от его тканей как от батута. И от этих рикошетов становится ещё теплей. Ветер согревает щёки, ибо от его прикосновений они раскрасневают всё больше. И внутри хочется идти и идти чтобы дорога никогда не кончалась, ведь всё теплее и теплее. И так может быть только в сильный мороз, когда поначалу холодно. Конечно в жару не будет так тепло, в жару будет жарко. А это единство.. и борьба холода и жары, нет, сознания и метели, ветра и шагов, себя и окружающего, всего и всея, каждого мгновения и протяжённости пути. Недосказанности и пересказанности, самих слов и промежутков между ними. Желания продолжить путь и достижения целей.

И я под снегом и над снегом я узнавал об отрицательном и всепронизывающим общественные структуры стремлении к обладанию. И я видел его проявления повсюду. Лишь этим снегом нельзя владеть, а в остальном можно рассуждать о соответствии народных образований и государств, о соответствии и возникающих несоответствиях, об исторической справедливости. В конце концов цивилизация привыкла видеть за исторической справедливостью справедливость юридическую, видимость справедливости ссылаясь на недоказуемость и недосказанность. Лишь снег и дожди, палящее солнце могут быть выше этого. Мерцающим звёздам же в ночи и вовсе должно быть всё равно. Но и люди словно звёзды насытившись стремлением к обладанию захватывают потихоньку всё вокруг. Они уже не могут наделить индейцев их землёй словно мелкие воришки, передающие из рук в руки мелочь, сами уверовав в собственную невиновность. Они уже не могут оставить землю в покое. Поэтому я иду между стенами домов, в каждом из которых десятки и сотни владельцев зачастую бьющихся лбами между собой за мелкие клочки бетонного или деревянного пола. Но об этом я подумал сейчас, а там я просто шёл между этих домов и плохо убранных улиц чтобы вернуться со временем в хаос своих мыслей из видимой упорядоченности мыслей чужих, которые звучали у меня в ушах.

И я узнал не только о различных системах пересылки средств между людьми, но и о тайных тропах, которые сохраняются в Африке и служат для торговли вопреки рыночным устремлениям европейской цивилизации, установившей границы и многократно пытавшейся присвоить себе целые страны и народы. Я не знаю, характеризуют ли незаконные пути стремление к открытости или к традиционализму, как это происходит с путями панья в Африке, где они идут мимо границ, придуманных европейцами. Хочется идти по пустыне как в древности от оазиса до оазиса, от племени до племени, а не сталкиваться с проявлением коррупции среди будок и колючей проволоки. Коррупция возникает там, где наложение границ сталкивается с культурным слоем как ограничивание пространством денежно-кредитных отношений поля отношений общественно-культурных. Само передвижение по незаконным дорогам становится преступлением, даже если на это передвижение можно предъявить историческое обоснование. Присвоение возникает на границах, где взимаются тарифы и пошлины, пересчитываются и возвращаются налоги, устанавливаются правила провоза. Там где есть лишь дорога и караваны, идущие по ней нет границ, нет государства и нет коррупции. Есть повышенная опасность, но она исходит скорее от природы и отдельных групп, для которых присвоение становится навязчивой идеей. А где появляется законодательство из небольших групп образуются целые группировки и слои, занимающиеся организованным присвоительством и делёжкой. Так можно и идущего человека поделить, но если он никогда не стоит на месте, то он не может считаться внутри навязанных ему границ. Но можно ли стереть эти границы и искоренить коррупцию? Наверно да, если завтра в Сахаре выпадет снег, то люди выйдут радоваться и забудут об условностях границ. Иначе они будут упираться в ограниченности институтов, которые не в состоянии ни переосмыслить, ни переварить. Они могут лишь стать европейцами изменившись до неузнаваемости. Коррупция же не сорняк, чтобы её искоренять. У неё нет корня в древности, её корни - в повседневных устремлениях к владению. Её можно заменять творчеством, но к творчеству европейские институты редко создают почву будучи привнесёнными в экваториальные леса или на пустынные равнины. И само творчество, которое мы во в многом уже потеряли может состоять в передвижении по дорогам, которые стремятся приносить как можно меньше вреда окружающей природе даже сами того не осознавая. Институты же заменяют природу и создают системы передвижения. Путь же наоборот создаёт мир и рассказы вокруг исходя из условий местности и земли без претензий на овладение ею.

Я шёл дальше и думал, и слушал и вслушивался. А снег всё шёл и шёл и уходил всё дальше, а может быть оставался за мной.