Округлые облака наполняли голубое небо своей возвышенностью и одновременной отягощённостью отливаясь словно в плавильной печи эволюции бронзоватым оттенком предзакатного солнца. Они похожи на стадо лежащих на этой психоделической лужайке травоядных животных, отдыхающих после долгого пути в невидимом движении, непрерывном изменении и видимом постоянстве, в перевёрнутости собственного самосознания в наших глазах, напоминающем свой самореферентной парадоксальностью прогрессивное устремление к распредмечиванию, которое и должно происходить путём отображения бесконечных взглядов, которые ловят меняющиеся и со всех ракурсов различные видимости в едином представлении о бесчисленных превращениях воды, воздуха, сердца и других продуктов питания.

Действительно: животных можно классифицировать по питательным склонностям, они же определяют и их образ жизни, потому что большая часть их жизни обычно и есть процесс питания и его поиска. Так ноги шли по серости отображённого неба и мысли были устремлены к окологлазному пространству лица, в которое упирался взгляд словно в ближний горизонт защищённости информационного канала, купаясь тем временем в поступающих сведениях переохлаждённых кончиков ушей, становящихся жертвой воздуха и воды, растворённой в ней, пока ещё не ставшей льдом, но уже пожалуй впитавшей в себя эту мысль. В то время как ноги уже вступили на поверхность проезжей части Т-образного перекрёстка, слева показалась машина, электромагнитный образ которой перерос во внутренний сигнал опасности, который правда был вскоре замещён спокойствием, когда метнувшиеся несколько раз из стороны в сторону глаза всё же убедились, что хищников на зебре в планируемый отрезок времени её пересечения не предвидится. В этот момент и вспомнилось где-то рядом представление о б отличительных признаках травоядных и хищниках: эта посаженность глаз, которая хищникам позволяет смотреть вперёд, а у травоядных создаёт больший обзор. Но кто же всё-таки люди, если видимость у нас довольно ограничена, но зато есть зубы для переработки травы и овощей, клыки же не слишком развиты?

Рядом с облаками расположились стада домов, в основном своей неоклассицистичностью, эклектичностью и кирпичностью антагонизирующих налетающие с трёх сторон ветра, ибо с других трёх расположена земля и два соседних дома, определяющие там самым измерения общественности и самости, тогда как ветра и остальные явления представляются в городской функциональности вражеским воплощением. Ветра скорее хищники: они даже умеют прятаться как никто другой: проявляясь лишь как духи, закруживающие листья, поднимающие волны или как неотвратимая сила урагана. Иногда их нападки увенчиваются успехом: словно больные животные, отстающие от стаи, улетают куда-то в пасть ветра неотремонтированные черепички, асбестовые и железные кровельные материалы. Неотвратима и сила грозы: ловкий удар громовержца может поразить зазевавшееся одиноко стоящее дерево. Правда люди по своей ассоциативной наивности приписывали силам природы издавна аллегорию седовласого, но крепкого, бога-победителя. Такую ассоциативность можно приблизить к аутопойетической эквивалентности скорее через образы животных: гроза — это словно гибрид электрического ската и осьминога, который оглушает добычу, пдающую и сливающуюся с потоками направляемых плавниками-тучами щупалец. Ветер же — словно крадущаяся кошка, мягко ступающая пушистыми лапами по лесам и морям, а потом устремляющаяся внезапно словно гепард, балансирующий свои повороты в пространственные завихрения ловким хвостом.

На дорогах же, в небесах, в транспортных системах и других щупальцах цивилизации выражением человеческих чувств становятся автомобили и другие транспортные средства: их глаза расположены спереди, устремляясь по направлению к добыче, а потребляют они продукты распада животного происхождения (согласно распространённой теории на сегодня). Хотя эта внешняя послесовременнистическая агрессивность внешней псевдофункциональности легко опровергается путём нескольких замечаний (о том, что фары служат скорее для обеспечения собственной безопасности в тёмное время или в условиях ограниченной видимости, а углеводороды представляют собой скорее трупный дух, поэтому такие «животные» должны называться скорее падальщиками, чем хищниками в полном значении этого слова), но агрессия всё же проявляется в периодически встречающихся столкновениях, утаиваемых длительным равнодушием. Эти хищники убивают и калечат не только своих соплеменников, но и сидящие в них управляющие центры человеческой плоти и соплеменников последних, а также и животных, которые создают свои «системы» по иным принципам, чем мы считаем рациональным, вдобавок приписывая собственной системной логике безграничную исключительность. Но как и небесный скат-осьминог, так и автомобиль может врезаться и разрушить дерево, столб; как ураган он может снести дом, гараж, кусты и зазевавшихся прохожих. Поэтому если мы распредметим эти нагромождения металла, пластика и человеческой плоти, то увидим скорее хищников, устремляющихся к добыче, хотя преследовать они могут лишь хранящуюся в собственных кувшинах иллюзий временную шкалу, а лучшим видением этой добычи становится слово «никогда» или «вечность».

Облака отражались вместе с домами в волнах, сливаясь в бесконечности противоречий и зависимостей цветов, звуков в окружении вездесущих выхлопных газов и нефтяных плёнок. Жизнь течёт и под этой поверхностью и глаза ската не случайно расположены лишь с одной плоскости. Таково и наше мышление: мы смотрим лишь на эту внешнюю сторону поверхности и в этой однонаправленности и поиске устремлённости потока мы конечно же хищники. Но люди стремятся считать себя универсальными существами, возможности которых просто так не могут быть раскрыты, чем в простой охоте или собирательстве. Да, мы уже и не охотники и не собиратели в основном, но в когнитивном отношении известно наша близость, в конце концов материально мы практически не эволюционировали со времён, когда искусство и культура занимали гораздо меньшее место, чем вездесущность добывательской прагматики. Но потребительская прагматика по сути унаследовала эту древнюю прагматику с тем лишь отличием, что множество образов в ней сосуществует: герои детективов: преступники и жертвы, летящие спортивные болиды, истребители и плывущие велосипеды, транспортные и пассажирские самолёты. Возможности агрессии людей давно уже зашкалили за все воображаемые пределы, тогда как для потребления травы сложно установить пределы. Так и культура питания со стремлениями к органической диете или красноте мяса соединяет различные проявления универсальности. Но эта универсальность видима и подлежит распредмечиванию: исходя из общих устремлений цивилизации как всеобщей катастрофы для окружающего мира планеты не должно остаться сомнений в хищнической природе современного человечества, которая, правда, уже не выражается ни в форме и положении глаз, ни в форме зубов: вместо глаз есть камеры и тепловизоры, а вместо зубов — ножи.

Никогда пожалуй хищнический инстинкт ещё не был так хитро укрощён: агрессивные мордочки машин были заперты в бесконечном круговороте пробок. Лишь иногда удавалось вырываться на простор, где хищники осознавали свою уязвлённость и безвременность, сублимированную репрессивно дезавуированность смысла, смешанную с пылью отчуждения крайностей. Но и это происходило уже в основном через бифуркации на клеверных листах.