Если у истории нет начала, то почему мы всё время натыкаемся на её конец?

Вместо эпиграфа — придумано мной как описание для поиска

Потом я нажал вперёд ещё раз и увидел конец истории. Это была надпись внизу экрана в строке состояния, такая простая и незамысловатая надпись со столь амбициозным означающим. Пожалуй её бы сложно было получить, если бы у этого приложения было какое-либо меню. Но к счастью есть такие приложения, которые заменяют почти всё общение с пользователем командной строкой. Именно в них и возможен конец истории.

Я не берусь утверждать, что конец истории нельзя получить и с помощью обычных значков и кнопок. В некотором смысле замутняющие глаз своей глянцевостью наладонные звонилки и есть подобный конец. За один конец они соединяют нас с разработкой технологии и границами физики, в которые они постепенно вторгаются через межатомные разрешения, а за другой конец они устремлены сами к себе и через себя к нам. И когда эти концы соединяются пожалуй и происходит если не конец, то завершённость истории на данном отрезке повороте. Иногда это приводит к взрыву батареи в устройстве, а иногда к взрыву мозга. Тогда просто картинка на экране так или иначе завершается или по крайней мере перестаёт восприниматься как связь или коммуникация, а может быть и как технология.

Впрочем если у истории нет начала, а мы по крайней мере не можем его установить для научной определённости, то у неё не может быть и конца. Иначе бы она была явлением без начала, но с концом. Отсюда конечно можно её представить как бесконечную стрелу и достижение историографии, но для этого по-прежнему сложно найти оправдание и доказательную базу как и для моделей клиодинамики. Но раз у истории нет ни начала, ни конца, то что же мы видим в означенности «At end of history»? Частное проявление образа для данного алгоритмического единства? Но тогда может всё-таки это некое проявление соединённости истории и попыток обозначить её системную динамику как конец? В конце концов история посещений страниц напоминает некоторую модель сетевого организма в её преломлении организмом живым, смотрящим на экран, а значит она определяет и вектор наблюдения за историей как сетью людей в процессе её исторического наблюдения сторонним наблюдателем. И сторонний наблюдатель становится зачастую совсем не сторонним, также как и историк, который пытается описать время в котором он ещё продолжает жить. Но к счастью для наблюдения за сетью здесь встроена технология скрытия наблюдения, а значит ограничения влияния на посещаемые страницы. Если ничего на них не нажимать, а только лишь просматривать их может быть достигнут предел как образ исторического наблюдения за происходящим. И в таком наблюдении конечно в каждый момент каждый наблюдатель и существует в конце истории, поскольку следующая открытая страница как всегда неизвестна и можно только строить вероятностные модели о том, какая страница будет посещена вслед за текущей. Таким образом даже для бесконечной истории наблюдатель может непрерывно находиться в конце истории, по крайней мере истории наблюдения. А история наблюдения — это по сути и есть история и как наука и как процесс. Другие же виды историй, которые скорее похожи на рассказы или посещение одних и тех же известных вкладок вряд ли могут иметь конец, равно как и претендовать на историчность. В таком случае конечно конец может быть если и не неосуществимым, то по крайней мере ненаблюдаемым.

Что касается тех авторов, которые появились уже после «Смерти автора» и которые утверждают, что конец истории наступил — то они утверждают это в той же цепи означенности, которая будучи научно-исторически обоснованной становится не замкнутой, но единично завершённой в своём произнесении, то есть готовой к повторению своей обозначенности со следующим непредсказуемым шагом за пределы логики бытия. Поэтому конец истории может утверждаться множественно и одновременно с разных концов, тем самым преодолевая рекурсию, но находя всё дальнейшее продолжение исторического пути.

Ещё можно сказать, что мы живём на гребне истории и в ожидании конца истории. И этот ожидаемый конец истории как никогда очевидно входит в сценарии и прогнозы под означенностью всемирной катастрофы, после которой кризис 2008 года покажется небольшим перерывом в росте. Но пару лет назад подобным образом конца выступала прежде всего климатическая и биологическая планетарная катастрофа, теперь же с пандемией и озабоченностью общественных и информационных сдвигов этот образ конца выглядит множественным. Можно себе бесконечно задавать вопросы вида «А что бы было если бы вирус оказался на порядок более смертельным?» или «А что будет, если прекратится приток рабочей силы». Но в сущности ответ на маловероятные события сходен и состоит в принятии мер в соответствии с теми образами конца, которых мы собственно никогда и не должны увидеть в случае благополучного исхода, также как мы обычно не пытаемся перейти к странице, которая ещё не была открыта и сохранена в истории.