Всё просто: здесь ничего больше не было. Всё, что проходит - остаётся в прошлом и никакой синтез прошлого невозможен. Возможен ли синтез будущего - вопрос иного порядка. Мы живём в цивилизации анализа, ведь главное средства расщепления мира - это наш язык, наши слова и сознание само о себе. Там в бессознательном нет слов, есть лишь какие-то клейкие разнонаправленные стремления, ведущие в никуда, хотя и к чему-то. Но они могут вести просто от, если сознание стремится к собственному сохранению, так сказать внутреннему выживанию во враждебной неустойчивой среде. Можно предположить, что подсознание, ребёнок связаны с образами природы и естественности, видимо по историческим причинам происхождения вида человека разумного (хотя сам он похоже унаследовал черты различных видов, я же говорю про основную ветвь, не денисовскую и не неандертальскую). Сознание как обитель слов, операций расщепления и соединения подобно некоей машине сказок, внутреннему театру, в котором разыгрываются сцены и игры. Родительская же или сверхсознательная часть по существу должна объединять, подчинять, выстраивать иерархии, препятствовать играм , хотя может просто отсылать к образу других людей, создавать некую отсылку к самому человечеству, обществу, к самому себе. Иногда возможно человек сам представляет себя основой себя, таково одно из оснований философии.

Но как говорили классики сознание - это и есть основа всякого синтеза. Язык един, мышление едино, поэтому оно синтетично и аналитично одновременно. Каждый шаг состоит из синтеза и анализа: анализом мы прощупываем почву, синтезом мы объединяем опыт движения. Часто они одновременны, часто не совпадают друг с другом. И здесь может начаться разделение личности, если возникает стремление к анализу и синтезу самой личности. По сути один из способов избавления от зависимости - это избавление от личности с возможным появлением другой. Но это не самое лучшее решение как для каждого, так и для мира в целом. Представим, что когда-то мир расщепился на несколько составляющих, так что мы можем видеть лишь одну плоскость из многих, остальные сохранились, но наличие связи с ними не понятно и статистически не может быть доказано, то есть синтезировано через анализ некоторых показателей. Получается сам анализ мира не поддаётся дальнейшему анализу. Но должен ли подвергаться подобному анализу человек? Психология часто предостерегает против этого: против того, чтобы сообщать человеку напрямую информацию о нём. Подобное ощущение возникает и от изучения самой психологии: страх перед тем, что с её изучением перестаёшь быть собой, мыслить отвлечённо от знания, выводов тех или иных теорий. Но таково в некотором смысле и любое знание, если оно относится ко всему миру: ведь мы сами - каждая часть этого мира и ещё через один шаг анализа-синтеза мы вновь возвращаемся к самоанализу. Узнавая новое, мы конечно перестаём быть собой как мы себя представляли и каковы были представления об окружающем мире. Но всё дело в формировании непосредственной связи между представлением о себе, когда возникает не просто ложное сознание, а несколько сознаний. И отсюда возможны несколько вариантов, безопасными из которых являются те, в которых одно из сознаний сохраняет функцию действительности. Таковы многие творческие личности и философы: одно сознание для поэзии или философии и другой образ для повседневности, по крайней мере в XX в. было так. Если же человек занимается разными видами деятельности, то он может запутаться. И у практически любого человека случаются своего рода кризисы или аварии мышления, отсюда вся структура человеческого бытия подвержена разрушению особенно в момент появления "чёрного лебедя".

Человек есть отрицание себя или созидание ничтожности. Признавая себя пылью мира мы признаём и возможность перерождения. Ничто становится всем, человек занимает все грани бытия. Если граней становится несколько, то человек может представить себя множеством себя. Но это множество перестаёт быть собой, приобретя возможность отрицать себя. Отрицая себя, человек отрицает и мир лишь с тем, чтобы обрести возможность синтеза собственной ничтожности через удалённость от бытия. Если бытие ускользает в вечность, то мы и ничего не ясно, как ясно и всё. Расщепляя вечность на мгновения, также как мир на измерения, бытие не достигает ничего, но оно лишь продолжает существовать, преобразуясь и преобразуя. Сознание - источник преобразования по направлению всего-ничего, всё, что выходит за его грани вытесняется как несущественное для существования. Обретя существование как множественность, бытие может осуществлять синтез, но этот синтез уже не является абсолютным. Трансцендентное вновь изливается на плоскость сознания, но мы можем только верить, что это излияние происходит одновременно с другой стороны и для трансцендентального.

И возвращаясь к решениям можно сказать, что правильного пути не существует. Мы в лесу своих мыслей и здесь много тропинок, главное в них не заблудиться. Если мы говорим, что мы проведём анализа личности, например, сценарный анализ или психоанализ, и узнаем больше и это наш правильный путь - то это само по себе не может быть правильным, не может быть правильной такая постановка вопроса. Мы идём и это уже имеет значение. Попытки установить правильность упираются в невозможность аппроксимации. Нас как и наш путь невозможно разрезать плоскостями, тем более, если разрез осуществляется в продольном ему направлении. Но путь и не представляет собой имитацию синтеза как некое единство троп, он лишь означает возможность не заблудиться, а не необходимость не заблуждаться. Мы идём и следовательно существуем. Выбор троп по существу не является выбором, он в принципе не является ничем, он лишь определяет существенность существования: иногда они аналитически расходятся, иногда синтетически соединяются, но это не содержит оснований для придания анализу и синтезу в них самих существенного значения.