Моросящий дождик не давал возможности снять капюшон то и дело болтающийся перед глазами, перекрывая обзор. Кое-как его зафиксировав в найденной точке динамического равновесия, а может забыв про него, хотя забыть было бы сложно, если бы он начала перекрывать обзор, но так или иначе ноги выбрали подходящий путь для дальнейшего бега, бега без начала и конца, но здесь идущего через развилку: налево тропинка более исхоженная, на которой мелкий камушек уже сросся с землёй, тропинка справа уходила куда-то в сторону, поэтому побежал я серединной, прямо к Лавре, а может быть вспомнив и о восточном Серединном пути. Тропинку не так давно переложили, то есть перезасыпали, может год, может 2 года назад, а в целом она должна быть старинной, хотя деревца местами были посажены не так давно. Но были и 40-50 летней давности липы, а в стороне и тополя, возможно много разных деревьев, но на бегу сложно было их различить, даже осенью, когда кругом разноцветные крапинки ферментации, да и не до деревьев обычно было. Вдалеке я заметил чёрную полоску, перегораживавшую путь, она была такая неровная, что казалась отвалом небольшой канавки, но по мере приближения обрисовалось поваленное дерево. Странно, я пытался разглядеть его основание, но его не было видно. Сейчас «зима», снега конечно нет, как и листьев практически на всех деревьях, поэтому сложно было ответить на бегу, что стало причиной кончины дерева, хотя на днях был порывистый ветер. По виду это липа длинной до 20 метров (теперь уже не высотой), но почему-то она напоминала скорее свалившееся с неба дерево, с летающего острова, а может откуда и подальше. Не знаю почему, наверное потому, что невдалеке расположилась Лавра, но и с мыслью о единстве жизни растительного и животного мира, как и божественного, я перекрестился, перед тем как перелететь ствол. Дерево стало словно шлагбаумом, впустившим меня в другой мир, где невидимый сторож изменил измерение своего взгляда, а значит и моё квантовое состояние: внезапно стаи голубей, расположившееся на лужайке вокруг словно на водопое, а может в поисках червячков, поднялись вверх как эскадрильи истребителей по получении команды на взлёт. Птицы куда-то улетали, а я пробегал по более затенённой аллее, где уже не было луж, поэтому можно было обстучать кроссовки о землю. Уже у монастырских стен несколько ворон откуда то пролетели мимо меня и уселись на выступы в стене под козырьком крыши. Людей у центрального входа было довольно много для серой дождливой погоды, но всё-таки сегодня было воскресенье, это я ещё хранил мысль, что погода оказывает влияние на других людей, но не на меня. Распорядок посещения церкви видимо подвержен  погоде столь же мало, как и моё мышление. Может быть наоборот в дождь и непогоду небо становится ближе мышлению. Но я уже пару раз откладывал забег из-за дождя, переходящего в ливень, но скорее по причине образовывающихся луж и размокших тропинок.
Действительно на мосту были лужицы, прятавшиеся в неровностях асфальта, хотя и не было грязи. Парки этим надёжнее, потому что лужи имеют более естественный характер и видны издалека. На асфальте же они словно набросаны в случайном порядке, протестуя протестуя против всякой каузальности как последователи Кьеркегора. Возможно строители таковыми и являлись, испытывая в той или иной степени влияние иррационализма. Мне всегда чудится этот иррационализма в транспортной системе: в желании перейти на красный свет, в неположенном месте, в аромате выхлопных газов вначале моста, в противоборстве скорости моего бега и устремлённости к домашнему покою мчащихся на нерегулируемом пешеходном переходе четырёхколёсных соединениях объектов и субъектов. Кто там внутри главный: рационализм или иррационализм? Если бы главным был рационализм, то разницы между регулируемым и нерегулируемым переходом не существовало бы: просто сигнал разный: в одном случае — цветной кружок, а в другом случае — вступившая на зебру нога субъекта. И действительно, машины скорее остановятся, если увидят вступившего на зебру лося или ощипанного пса, чем человека. Здесь точно спрятана очевидность иррационализма..Впрочем унижение от превосходства собаки над человеком кажется меньшим, чем унижение перед необходимостью ждать нужного сигнала: ведь здесь все просто покоряются автоматизму, технике. Одно дело, если бы палкой махал живой человек, а перед кем здесь все поклоняются — перед неразборчиво мерцающим цветовым болванчиком, в лучшем случае подключённым к системе управления транспортными потоками, а в худшем — следующим трёхстрочному алгоритму. «Вначале было слово, и слово это было «алгоритм»» — чем не новый девиз иррационализма, в котором самом вроде бы иррационализма нет. Но так всегда и происходит: чем меньше иррационализма в словах — тем больше на деле: он всегда или в культуре или в прагматике, но он всегда одерживает незримую победу над разумом.
На мосту попалась одна лужица, которая на деле стала лужищей: незадачливо наступил в её небольшую поверхность и конечно же кроссовок наполнился влагой. Странно, вроде бы та же вода, что и на лице, на голове, но ощущение неприятное, может быть оттого что здесь нет земли, лишь железобетон под ногами и асфальт. Вода там где-то далеко внизу, а под ней конечно же земля. Но не знаю, что же здесь есть грязь, может быть следы людей, пепел машин, плевки и остатки фантиков — вот это людская иррациональая грязь, а может быть наоборот слишком упорядоченная и рациональная, ведь машины устроены так логично, как прагматичен и стиль casual. Думал я конечно не об этом, а скорее о ветре, который оказался почему-то южным, дул вместе с течением реки — видимо он был юго-западным, ведь не иначе это крыло северо-атлантического циклона. И вода может быть тоже атлантическая? А я всё жалуюсь, когда ещё здесь на мосту в кроссовок искупается в свежей Атлантике.
Ветер сбивал с толку и вот незадача — опять та же лужа, но теперь уже другой кроссовок. Тогда я ещё не подумал о великой силе океана, поэтому особого удовольствия не было. Но здесь под дождём чувствуется особенная лёгкость — ведь удовольствие возникает из неудовольствия, как и иррациональность — из рациональности. Была бы хорошая погода — было бы больше людей, более удушливый воздух, а в дождь всё иррационально идеально: ветер, приносящий относительно свежий воздух с надводного пространства, немного людей и главное — ощущение иного измерения, когда всё стихает, движется лишь асфальт под ногами, потому что он часть земли вмести с этим мостом, и небесная гладь вокруг, опадающая небольшими соцветиями небесных мотыльков..
В голове рассказ об особенностях американо-китайских отношений, о сложных цепочках поставки, которые включают множество возможностей производства: история про китайский электроавтопром, про ядерную энергетику. Уже не помню про что ещё, помню, что размышлял и над книгой «сдвиг», а в голове виднелись едущие рядом машины, стоящий невдалеке монастырь. Возможно это связано и здесь на мосту всё сходится как на длинной дуге, похожей на мишуру, но которая противостоит силам природы своей зацикленной одухотворённостью, железобетонной лёгкостью, которая соткана из падающих и стекающих капель океана, который способен и соединять и разделять материки. Недавно слышал и статью про первых иезуитских проповедниках, которые посетили Китай: они не причислили конфуцианство и другие китайские учения к язычеству, но высоко их оценили. Императоры также благоволили и стремились к взаимному обмену мудростью какое-то время. Но говорят в Риме или ещё в какой европейской столице не оценили этой очевидной связи, поэтому история взаимопроникновения и не сложилась и не складывается до настоящего времени. Какие здесь могут быть отношения? Ну только самые иррационально-прагматические: одни улыбаются и другие улыбаются в ответ почти точно также. Дао и логос не взаимооталкиваются и не притягиваются, но продолжают мирно бежать где-то под мостом или через мост, а может в незримых небесных сферах.
Незаметно пробежал мимо трансформаторной будки, забора, ворот монастыря и дальше мимо речки. Рядом ехала машина, поэтому бежал по узкой полосе насыпи, машина почему-то ехала рядом, наконец она немного прибавила и я побежал за ней. Почти догнал, по крайней мере это приятное ускорение, когда соревнуешься с бездушным монстром, извергающим втайне огонь, бежишь наравне с ним, а потому туда, где он не может проехать. Так рационализм человека как ratio одерживает верх над псевдорациональностью движущихся металлических коробок. Ездить тогда, когда можешь бежать — это явный иррационализм, поэтому иррационален если не сам мост, но его наполненность самоходными телегами с кучерами. Они скользят по мосту, не  замечая, что на мосту застыла сама иррациональность.
Снова подбегаю к покоящемуся до прихода коммунальных служб тёмному стволу, пытаюсь разглядеть корень — не видно — как будто он прилетел откуда-то с летающего острова вместе с небесными мотыльками, которые перестали видеть солнце и увидели свет фонарей. Перекрестился в память о падшем живом организме, а может потому что подошёл к некоторой границе. Внезапно откуда-то взялись стаи голубей или ворон — они возвращаются на своё место. За границей бежалось как-то особенно легко, как будто земля пропадает из-под ног, остаются лишь шаги, шаги, растворённые в дожде на мосту, которого нет.