Как обезличить людей? Достаточно подключить их к какой-нибудь базе данных, в которой они будут представлять остатки своего смысла как некоторое отношение, отношение соразмерное и неравное другим. Такой базой данных пытаются становиться сети, располагающие себя в смысловом общественном пространстве собственно как заменители сетей общества. Но что такое «общественная сеть» не совсем ясно, тем более, если пытаться переводить их как «социальные», ведь «социальное» до сих пор было связано скорее с чем то позитивистски положительным по отношению к обществу, например, «социальность» рекламы незаметно будто бы придаёт иной знак для отрицательно в целом воздействующего содержания рекламы как таковой. Но в отношении собственно получивших наибольшее распространение общественных сетей это содержание не так важно, поскольку они фактически являются преимущественно сетями общения и развлечения, поэтому их можно было бы точнее обозначить как «общатьственные» сети. Но тем не менее они имеют некоторую претензию на подходимость для всех участников обществ, а также и незаметно пытаются завладеть всем содержимым, предоставляемым им и создаваемым в их рамках, встраивая шаблоны форматирования в человечески мысли и образы. Поэтому они конечно же могут утверждать (точнее их «владельцы» и прочие «собственники» инфраструктуры), что с точки зрения создаваемой ценности важна в первую очередь сама платформа, оформление, средства, тогда как содержимое — нечто вторичное и по крайней мере немыслимое за пределами. Отсюда и фактическое наличие барьеров для рядового пользователя к тому, чтобы отделить содержимое от самой инфраструктуры, от информационного носителя, когда даже простая возможность удаления ставится под вопрос, а не то что свободный доступ и возможность скачивания содержимого, имеющего отношение к конкретному пользователю. Конечно, в этом есть и следствие самой технологии, которая затрудняет разделение базы данных и выделение относимого к каким-либо лицам содержимого, тем более попытка выделить части отношений, в которые вступает содержимое, если появляются примечания и переработки исходной записи. Но эта беспомощность в отношении народных возможностей управления содержимым происходит думается что называется «от лукавого»: ведь с самого начала создатели и участники проектов нацелены на некоторую прибыльность, поэтому и развивают технологии и инфраструктуру таким образом, чтобы она обеспечивала возможность извлечения выгоды, словно невидимая мышеловка, завлекающая млекопитающих не своей механической беспощадностью, а биологической рефлексивностью запаха.

Нужно начать с устоявшихся официальных представлений в области прав на тексты, которые ведут свою современную историю с конца XVIII в., когда была предпринята регулирования литературного лингвистического поля. Но уже и с литературными текстами авторы часто сами будто бы стремились отказаться от прав на «свои» творения, публикуя их под псевдонимами или анонимно. Если вдуматься, то эта же тенденция продолжается и сегодня, когда в отношении сетевых текстов пытаются в рамках концепции права копирования закрепить за всеми текстами авторское право. Таким образом правовая система исходит из ложного предположения о соответствии автора и текста. На самом деле такое соответствие можно считать скорее исключением, чем нормой. Ранее в древности фольклорные тексты, песни, былины «принадлежали» всему племени или вообще единству племени и природы. Отсюда «естественным» правом следует считать не то, которое позднее было приписано некоторому «общественному договору», а следующего из сверхъестественной и трансцендирующей близости всего в окружающем и внутреннем мирах. Поэтому как минимум установление прав должно допускать отношение права к обществу, к природе, к коллективу, племени, а уже в последнюю часть — к конкретной личности, а в более частном случае — какой-то части личности (действительно, разные части текстов можно атрибутировать различным частям личности одного человека, тогда как тексты, написанные в различное время — состоянию человека на конкретный момент или период времени и пространства). Итак, предположим, что есть некоторая базовая ситуация, когда всё же можно сопоставить некоторое отображение личности на сеть и некоторый текст, такое отображение можно обозначить личностным авторским правом на некоторый текст. Оно возникает в обычных ситуациях монологических текстов, если абстрагироваться от внутренних составляющих личности. С диалогическими и мультилогическими текстами конечно же положение обстоит сложнее (а большая часть открытого общения происходит мультилогически как беседы или совместное обсуждения некоторых произведений, записей или вопросов, и здесь возникает несколько планов мультилога: один в отношении автора исходного произведения и отвечающих ему или вступающих в диалог, другой — между участниками, третий — между автором, участниками и некоторыми регуляторами и т. д.), поэтому права на составляющие вероятно будет затруднительно отстаивать, если даже с относительно простой базовой ситуацией у современных правовых систем возникают сложности. Вероятно пользуясь подобным положением неурегулированности отношений информационные инфраструктурные площадки тем временем позволяют себе извлекать выгоды из происходящих на их основе обменов путём произведения некоторой операции «обезличивания», о чём и предупреждают пользователей, причём часто цинично называя такое незаконное в силу неурегулированности и неадекватности законов использование данных сбором для улучшения качества предоставляемых услуг, некоторого их улучшения. Конечно, формально деньги, получаемые от продажи рекламы или сведений и обеспечивают предоставление услуг по размещению и хранению данных, но от понимания этого соотношения авторов общения всячески пытаются огородить. При этом внутри площадок владельцы стремятся сохранять некоторый порядок и обычно выявляют копирование как внутри, так и со сторонних ресурсов, но с одной стороны этот процесс защиты технизируется, поскольку отделяется от общественного содержания личностей и коллективов, равно как и от правовых систем различных стран и областей, а с другой стороны такая внутренняя информационная защита — далеко не от «хорошей жизни». Получается, что фактически обезличивание происходит множеством путей: если лицо само действует под псевдонимом, при этом скрывая или делая затруднительным выявление авторства, если текст (как и иное содержимое) относится к коллективу, если текст является переработкой иного текста, если переработка осуществляется независимыми редакторами, возможно также, что текст является следствием некоторого машинного процесса, такого как перевод, автодополнение, цитирование, структуризация, математическая обработка (а особенно это заметно в области музыки и изображений, где применяются некоторые виртуальные инструменты и сети обработки). И если авторы ставятся перед двоичным выбором: либо сохранить связь личности и текста или же получить возможности взаимодействия, отказавшись от своей личности, — то сегодня всё чаще выбирается 2 вариант, причём всё чаще неявно.

Решение сложившегося положения можно усмотреть в развитии анонимных и псевдонимических прав (от слова «псевдоним» по аналогии с «авторскими», как связанными с поименованным автором), а с другой стороны в расширении структуры правовых лиц до коллективов, частей личности, природы, окружающего пространства, Бога (так большинство поэтов наверное согласились бы сопоставить свои произведения с некоторой музой, а тексты «заповедей», иконы и т. п. очевидно неправильно сопоставлять с некоторой организацией или человеческой личностью). Что касается самого обезличивания, то это понятие является изначально ложным, поскольку очевидно не любой текст в принципе можно сопоставить личности, даже если его говорит конкретный человек, тем более, что часто люди говорят «цитатами». Если что-то и можно обезличить — то это невербальную составляющую речи, причём этот процесс осуществляется каждый раз автоматически с момента изобретения электронного текстового редактора, который не сохраняет ничего кроме знака. Отсюда знак всегда можно считать обезличенным, хотя это и не всегда так, поскольку за обозначением всегда есть некоторое обозначаемое, которое можно восстановить и по знаку, хотя и не всегда достоверно, а значит можно восстановить и невербальную составляющую простого набора знаков, если конечно текст «действительно» «написан» (т. е. напечатан) человеком или какой-либо другой формой жизни, отличной от машинного алгоритма, при этом обладающей некоторой личностью, осуществляющей абстрагирование действительности через горизонты личности. Подробнее о чувствовании знаков мы поговорим в другой раз. Здесь же остановимся на самом предположении об информационном обезличивании, происходящим в момент, когда информация превращается в данные некоторой системы. Общественная сеть или современные редакторы пытаются при этом установить связь с некоторым представлением личности, словно бы идя по пути стремления к восстановлению естественного соотношения текста и личности. Но часто авторы сопротивляются подобной связи, поскольку эта связь устанавливается либо с некоторой записью в общественной или корпоративной сети, а хуже того — если с универсальной государственной, ведь личность не принадлежит государству, а поэтому государство не имеет права требовать универсальной атрибуции гражданина и личности. Личность может отказаться от установления связи текста с гражданством некоторой страны, равно как и с унаследованными и придуманными ей фамилией, именем, титулом, должностью. Следовательно операция восстановления является ложной, она проходит по пути оличивания обезличенного [текста, других создаваемых образных и знаковых выражений]. Операция восстановления похожа на попытку отыскать означиваемое по означаемому без знания того, кто же осуществлял изначально означивание (обычно, операция оказывается более-менее успешной, если у читателя текста и автора есть личное знакомство, с другой стороны же процесс достраивания может быть весьма заводящим в ложном направлении в сторону от личности (например, для литературного произведения автор-повествователь и его герои чаще всего не позволят восстановить достаточно полно личность автора как человека)). Следовательно, попытка представить соответствие «автора» и «текста» в информационной системе выглядит бесперспективной и вредной в общем случае. С другой стороны, есть отдельные примеры, в которых она более-менее оправдана, например, «научные» или «технические» тексты, создаваемые конкретным человеком для конкретной цели по некоторым правовым нормам и общественным установлениям, литературные и другие художественные, творческие произведения, если автор считает связь некоторого правового отображения своей личности и некоторого текста приемлемым, наконец, отдельные высказывания и переписка, в случае желания и готовности переписчиков установить некоторое разграничения прав (хотя учитывая, что по этическим соображениям переписка должна оставаться тайной, такие ситуации должны быть редкими). Но требовать обратно, чтобы такая связь следовала словно бы автоматически выглядит если вдуматься как полнейший абсурд, особенно если это требование исходит от государств или крупных организаций и связано якобы с обеспечением безопасности. Но вероятно свободные от государства личности в большинстве своём скорее выбрали бы мир, в котором сохраняется некоторая опасность для их жизни из-за возможных злонамеренных тайных сговоров лиц с целью прекращения жизни других человеческих особей, но в котором сохранена тайна переписки.

Недавно в конце 2018 года произошло небезынтересное событие для информационно-правового поля, когда Европейский парламент в лице одно из своих комитетов одобрил законопроект, предусматривающий возмещение стоимости использования (в виде единиц денежной системы) авторам содержимого со стороны использующих это содержимое лиц. В связи с этим одно из крупнейших мировых информационных предприятий пошло почти на шантаж, «пригрозив» покинуть европейский «рынок» вместе со своими привычными «продуктами» в виде карт, фильмоплощадки, карт и приложений обмена сообщениями. В принципе как говорится «хозяин-барин», если ему не нравятся условия предпринимательства, он может уйти из этого поля продаж, одна организация пришла, другая ушла, при этом такой выход открыл бы путь и «домашним» европейским организациям, до этого благополучно «загибавшихся» под «золотым дождём» непревзойдённой скорости гиганта (отсюда возникла бы сильная волна шароместничества). Конечно некоторую часть содержимого (а зачастую почти всё) придётся каким-либо образом «извлечь» и перенести в какое-нибудь другое место, что может выглядеть как некоторая дополнительная расходная статья. Но здесь и начинается проблема, непосредственно обсуждавшаяся выше: встроенных механизмов выгрузки «собственного» содержимого пользователей похоже попросту нет. То есть всё, чем до этого казалось бы владели пользователи оказывается песчаным замком, клей для которого улетучивается по мановению цифровой «волшебной палочки» или правила зонирования. Конечно, если бы такие механизмы были, то выгрузить в общепонятном формате всё содержимое, например, маршруты и отзывы об организациях, переписки, записи в дневниках, наконец, потоки незаметно сменяющихся изображений, и загрузить на другую площадку не представляло бы труда, но ничего подобного: даже если удастся полузаконно и полуавтоматически выгрузить основные элементы содержимого (в конце концов правовые соглашения могут не предусматривать возможность применения автоматических обработчиков в обход пользовательского взаимодействия), структуру категорий и примечания, обсуждения, даты придётся выгружать с помощью некоторой обработки с разработкой структуры самостоятельно, с тем чтобы потом загрузить на другие площадки (правда похоже при этом придётся выяснять правовой статус каждого примечания, каждого большепальцевого одобрения). Для сравнения вики-движение позволяет выгружать данные страниц и загружать их в другие проекты, которые могут располагаться как на общественных, так и в личных хранилищах, правда из-за этой открытости возникает как следствие опасность их нежелательной утечки, если не попытаться ограничить права на выгрузку (и здесь опять же, сложно определить выгрузку таким образом, чтобы «автор» выгрузил действительно только «свои» тексты, примечания, а не все содержимое, в котором «он», скажем, автоматизированно добавил и удалил пустой абзац). Итак, даже сама возможность восстановления справедливости в виде выплаты авторам некоторых доходных последствий от их писательского труда вызывает возмущение и вполне закономерное среди нынешнего информационного сетевого хаоса, но на самом деле попытки определить вознаграждение, установить наличие авторства должны в большинстве случаев оканчиваться неудачно. Попытаться же лишить пользователей права на обезличенность означает искусственное оличивание безличности в целях либо информационного, либо правового контроля, либо просто исходя из некоторых иллюзорных принципов субъективно-объективной модели действительности. Поэтому в обозримом будущем пока не будут предложены, проработаны и внедрены иные системы, как информационные, так и правовые, и хозяйственные, попытки некоторых выплат выглядят конечно не менее абсурдными, чем возможность сопоставления пользователя и личности. Хотя в отношении музыкального содержимого такой подход вроде бы как уже был внедрён, правда ещё далеко не для всех юрисдикций и с сомнительной привязкой к некоторым правообладателям, хотя многие записи распространяются изначально на безвозмездной основе (отсюда странным выглядит, что использование осуществляется схожее, а вознаграждение платится не всем и несколько произвольно, да и собственно авторам видимо «перепадает» не так уж и много как с теми торговцами, которые берут в 50 раз больше производителя). Сделать тоже самое с звуковыми сообщениями или заметками было бы гораздо сложнее, а может быть просто ломает шаблонные модели, поскольку для них попросту нет «издателей» и «редакторов», а значит и привычная издательская модель (с которой и связана вероятно идея прав копирования) выглядит бесперспективной.

Принадлежат ли личности кивок головы, взмах руки? Владеют ли птицы правами на трели и колена? Нужно ли тратить средства на запись новых песен сообществ китообразных, которыми они наполняют океаническое пространство, с тем, чтобы потом учёные, записывающие эти песни выплачивали вознаграждение за использование авторских прав тех граждан, которые никогда не ступали на поверхность, благополучно поделённую между собой группировками вида homo sapiens? Думаю практически решать эти вопросы человечеству ещё не скоро придёт в голову, хотя мне кажется ответы на них в XXI в. наконец должны быть понятны может быть никогда так хорошо как за предыдущую историю. Правовая системы нуждается в коренном переустройстве, равно как и политическая, но это изменением может происходить постепенно и неравномерно в разных частях света. Цифровые потоки ускоряются и замедляются независимо от привычного образа жизни в отрыве от городской суеты, поэтому сложно сказать, инерция города ли или сам город, перенесённый в цифровые сети, заставляет сохранять косность мышления прошлого, держаться за навсегда удаляющиеся берега субъективного утопизма. Автор может ведь в принципе не делиться своим содержимым, но разве от этого он(а) перестаёт быть автором? Возможно какие-то произведения становятся достоянием общественности после смерти создателей, но кому и зачем тогда выплачивать вознаграждения? В существующих системах общественное признание и денежное вознаграждение могут быть мало связаны, особенно в случае с цифровым содержимым, хотя именно такая связь начинает прослеживаться с содержимым, вызывающим большое количество просмотров именно благодаря некоторой возможности перераспределения денежных потоков. Но такое перераспределение, основанное на рекламе и желании продавать себя и других выглядит явно абсурдным, аморальным и переносит систему общественного сознания, ещё не освободившуюся окончательно от физического рабства на уровне некоторых привычек и норм, на новое безграничное поле рабства цифрового. На самом же деле рассматривая вопрос соотношения вознаграждения, автора и текста, языка мы затрагиваем ключевые вопросы, от которых зависит развития и существование человечества, потому что практически вся деятельность людей так или иначе выражается в виде текстов и с другой стороны текст как язык, речь, музыка и другие языковые творческие проявления (а физические действия также можно рассматривать как языковые команды, даже если они не произносятся) — это одна из основных форм, в которой личность проявляет себя для внешнего мира. В некотором обозримом будущем люди смогут удалённо управлять практически всем, поэтому практически вся жизнь превратится в то, что сейчас именуется услугами. Таким образом будет возможно не только уменьшить загрязнения и расходование ресурсов, связанных с перемещениями от и до «места работы», но и получить некоторое увеличение производительности, свободы выбора места жизни, возможно отказа от страновых разделений, ведь гражданство превратится также в своего рода услугу. И этой связи проблема обезличивания выглядит особенно острой, особенно болезненной, если не начать решать её уже сегодня, поскольку действия как тексты должны будут быть привязаны к некоторым личностям, которые не могут раскрывать всю свою историю переписки, всю возможную информацию, но если везде будет использоваться один определитель, ключ — то будут возможны как утечки, так и несоответствующее использование. И в утопической ситуации можно конечно представить себе информационные пространства, в которых каждое движение мышки, каждый введённый символ будут приписаны к некоторому человеку, однако и это не создаст справедливости, не позволит представить то, что происходит за пределами клавиатур и манипуляторов. Ведь иначе не будет практически никакой разницы в том, кто приготовит еду на автоматизированной кухне, кто будет пропалывать и засевать поля, кто будет разрабатывать и собирать оборудование, мебель, строить дома, кто будет писать книги и осваивать космос, кто будет жить, читать, говорить, думать — человек, личности, коллективы или роботы, а может быть человеческие тела, из которых удалена личность, но подключены провода управления.