И вот коты меня не узнают: стоит надеть маску для защиты от мошек и опилок из циркулярной пилы, кепку и перчатки, как человек становится неузнаваем для зрения других существ словно для зрения машин. Да что там говорить, коты и себя не всегда узнают. К тому же я говорил, что меня нет, поэтому это совсем не удивительно, что значение меня пропало сразу же, как начался этот вечерний карнавал. И тогда стало понятно, что как только мы означиваем знак, то и знак означивает нас. И значение стирается и становится совсем другим. Мы вкладываем в знак некоторый смысл, но как только его произносим задумываемся над ним, над его звучанием, над молчанием вместе с окружающими, вместе с котами. И зачем тогда нужны такие мы, которые не превосходят это значение, неужели все общества ограничиваются лишь одним значением своих граждан и в этой репрезентативной системе совсем не важно, что стоит по другую сторону знака, словно в постструктуралистской топике? Может быть всё это стало распространяться с современностью, которую необходимо распредмечивать на каждом шагу, чтобы попытаться вырваться из формулы «товар-деньги-товар»? Или из формулы «говорящий-слово-значение»? В последней цикл не замыкается, как собственно он становится разомкнут, если в первую цепочку добавить недостающие составляющие: «покупатель-знак товара-деньги-товар-значение товара». Так и в других местах что-то после знака обязательно нужно подвергать операции распредмечивания, но это не так просто сделать с другими элементами, с собственно значением или с говорящим — их нельзя распредметить столь же легко, как институционализировать товарно-денежные отношения». Но когда-то же на дорогах не было знаков и когда-то не было письменности, была лишь живая речь, живые лошади и неторопливо катящиеся повозки или собственно животные и люди, использовавшиеся в качестве тяговой силы ещё до появления колеса, а может быть и до появления письменности. Неужели люди её убили живую рчеь как убивают и виды речи исчезающих языков и образцы исчезающих видов, сокращают численность лошадей вместе с колебаниями линий спроса и предложения, убивают само значение исчезновения, ведь как только пропадает крайний экземпляр касса, так и класс исчезает из этого мира.

Вернее было мной придумано так: когда мы означиваем знак, знак означивает нас. Можно было бы сказать и как только означиваем и в то же время как означиваем, но на самом деле здесь вероятно нет причинно-следственной связи как нет её в стохастическом процессе бытия. Ведь известно, что знаки могут жить сами по себе, отправляться в космическое пространство, в лес, в воду, в нас, чтобы быть случайно уловленными и тем самым проявить случайность как неслучайность. Получается, что абстрагирование — тоже случайный процесс, но только эта случайность некоторым образом управляема, если конечно мы отходим от редукционистского фатализма. И знак всегда некоторым обратным образом влияет на нас, но ведь мы сами — тоже знак, знак, который считывают другие и мы сами против нашей воли, в соответствии с ней или в её отсутствие. Для считывателей по сути всё равно, они все как коты ошибаются и почти также как коты Шрёдингера могут после этого существовать в разных мирах, может быть даже своих собственных. Да и мы ошибаемся в себе, в этом смысле мы никогда не знаем, что находится по ту сторону знака, мы никогда не узнаем, что скрывается за знаком себя.

А здесь-бытие во мне также узнаёт или не узнаёт происходящее. Конечно, можно было бы предположить, что тот, кто овладел большим количеством знаковых систем или получил некоторый духовно-трансцендентный опыт узнаёт больше. Но что это за количество, как его можно измерить, если знаки ничего не значат, не значат ничего определённого? Конечно на дороге кажется всё почти ясно как и в языковой знаковой системе, но ведь это только на первый взгляд. Со второго взгляда понятно, что и дорожные знаки не должны находиться на одних и тех же местах, они могут быть перемещены и изменять собственные лимиты в соответствии с текущими оценками удалённости до опасности, наличием тумана, состоянием покрытия. Конечно сегодня придумали информационные табло, на которых ограничения скорости показываются более приближенно к означаемым. Но с одной стороны можно себе представить ходящие знаки, перемещающиеся вдоль дороги в зависимости от обстановки, а иногда вовсе прячущиеся за деревья. А с другой стороны логистическая задача может быть решена безо всяких знаков, достаточно кажется только обеспечить достаточно адекватное описание условий, покрытия, путей и передвигающихся объектов. Но ведь всё это будут лишь объективные описания, здесь нельзя учесть никакого смысла, никакой важности перемещения. Не так то просто запрограммировать воздействие сирены спешащей на пожар, в больницу, да эта сирена, как и само нахождение на дороге важны не сами по себе, а в каком-то ином смысле, смысле, скрывающемся где-то по ту сторону знака.

Можно сказать и так: "я" не есть "я", когда я являюсь собой. Это будет дальнейшим развитием предыдущей фразы: мы не можем означивать себя, когда знак означает нас (но тем не менее когда знак означивает и обозначает нас, то и мы можем осуществлять означивание, всё дело, что это происходит по-разному и в разных местах, ведь дорога и едущая машина по дороге совсем не то, что нарисованы на металлических кругах и квадратах). И это вполне очевидно, ведь явление не соотносится с объективацией в онтологическом значении. Явление себя как прорастание из границы себя, как распредмечивание собственного смысла, собственного пространства-времени, а может быть разрушение очередной квантовой бифуркации, через бифуркации системных циклов проявления себя в обществе, подчинено онтологии деятельности, хотя даже деятельность и соотносится с я-объектом-субъектом-троектом. Это не важно до тех пор, пока мы не начинаем обозначать себя как я, а в этой языковой системоистории само явление я как себя не даёт возможности называться чем-то вроде имени или соотноситься с некоторым образом. В конце концов любое явление как деятельность переозначивает всё и в первую очередь себя. Но что тогда есть эта самость? Может быть сами слова, сама речь в целом, а может быть отдельные слова, может быть постоянство знака имени или универсализм местоимения? Может быть когда мы чувствует себя именно в речи, тогда мы и способны ощутить себя целиком где-то на грани и за гранью обыденности, когда слова не имеют никакого значения, кроме собственно обозначения. Тогда самость как зацикленность на себе есть любая попытка избежать прагматики, а может быть отстраниться от неё, что так непросто или практически невозможно сделать через общественное обозначение. Да, собственно любое обозначение за общественными знаками в себе может перейти грань в первую очередь, и может быть относительно просто это сделать путём некоторой операции остранения, отдаления, гораздо сложнее это сделать в обществе, но даже не потому что это сложно сделать технически или вызывает страх, сколько из-за ответственности, осознания влияния на это окружающее общественное пространство, которое может быть слишком легко разрушено. Но именно в многологе и возникают ключи к изменениям, к бытийствованию себя за пределами себя, то есть в других, хотя слишком часто надежда на такое бытийствования слишком мала, как непонятны и бессмысленны кажутся другим тексты. Но всё же эти знаки оставляют надежду, быть может тогда, когда они сами оставляют себя.