Пространство языка разделилось на используемое по назначению и против назначения. В одном подпространстве люди общаются по рабочим и игровым вопросам, связанным с функционированием технических и общественных систем, а в другом отношении они взаимодействуют по личным вопросам. Иногда они могут пересекаться и в этом случае не очень понятно, в чём состоит их отличие, но в то же время они сохраняют очевидность границ, за которые нельзя переходить по крайней мере до определённого времени и определённых обстоятельств. Так у носителей сетевой культуры могут происходить встречи в обозримой действительности как поглощение некоторого внутреннего эмоционального вакуума, созданного знаковостью символически-знакового пространства. Несловесное восприятие тогда обретает некоторую свободу, которая правда уже бывает подавлена в силу своей инерциональности и замкнутости. Почти так же безлико могут воплощаться рабочие отношения во времени встреч выпускников, организации праздников и прочих тусовок. В подобной среде сохраняется соответствующая граница, но лишь иногда её пытаются преодолеть, хотя задачи руководства подобных тусовок вероятно прямо противоположные: создать иллюзию независимости и оторванности, но при этом укрепить собственную хватку. Это вполне очевидно, хотя естественно сложно в организации и часто идёт не по плану. Люди редко стремятся к рациональности как иллюзии, поэтому наоборот общественная означенность всегда стремится к наложению внешней рациональной означенности подобной сетке ролей. Другое дело, что сущность и сущее проявляются по-разному, тогда как вероятно для большинства они неразличимы, но для учёных, мыслителей, философов, поэтов они представляются несколько разорвано, наигранно и возможно мистически. Для носителей же житейской мудрости, как другого лагеря, стремление к рациональности имеет некоторый сакральный смысл как иллюзия того, что им кажется, что мудрость и правила существуют в действительности и они даже видят их концы и обладают способностями сводить концы с концами. Но как ни странно в каждом таком случае они создают новое кольцо или петлю.

В условиях подобной экзистирующей неоднородности языкового пространства поэтому легко наблюдать и проникать в плохо скрываемые зазеркалья бессловесного. Однажды было слово, означающее действие, но поскольку в игре действия бессмысленны, но нацелены, то каждый раз слово становилось нами как собой. Говорить слова, такие как связанные с системами подобно произнесению программного кода на искусственном языке. Или же созданию описаний полезных приёмов по работе с системами. В конечном счёте подобное общение можно считать решением задачи по классификации, вероятно как и написание множества тех.заданий. Типизация жизни несколько сложнее — именно поэтому важно первоначально отделить хозяйственные и информационные системы и коды, которые лежат в их основе от прочих общественных или природных систем. Но в открывающихся подпространствах обнаружатся и метакатегории, которые сложно будет классифицировать. Например, риски и безопасность. Само по себе употребление словосочетания системы безопасности отдаёт абсурдностью, поскольку сами по себе системы обычно стремятся к сохранению своей целостности. Если же нужно выделить отдельную подсистему, то это уже другой вопрос. Но почему мы не говорим о безопасности языка или безопасности науки, культуры? Также и охрана природы в её проявлениях жизни понимается неоднородно: может быть лишь сохранение среды или температуры (что очень узко), а может быть забота о ещё не известных науке видов (и может быть тех видах, о которых люди даже не узнали, но жизнедеятельность людей уже привела к их гибели). Поэтому безопасность неизвестного как и выходит за пределы обыденного сознания, также как и попытка определить риски изменения того, что неизвестно и не может войти и быть описано с помощью функции полезности. Например, риск заражения сложно поддаётся оценке на уровне отдельного человека и как мы видим условным и средним оценкам большинство доверять не намерено.

Тогда о чём же общаются люди и на каком языке в рамках языка действий? Можно предположить, что в первую очередь они склонны обсуждать наиболее простые и не связанные с метакатегориями вопросы и стремиться заниматься повторяющимися операциями, которые в то же время требуют некоторых классификационных элементов. Можно называть такие задачи задачами обыденной классификации в противоположность задачам общей классификации как некоторые точки-крайности для прагматического подпространства. Задачи обыденной классификации могут состоять в придании некоторой механистической системе требуемого состояния и часто естественные системы мы увидим как превращённые в механистические. Например, природа представляется в виде системы цветов в горшках или гербария, система моды — в виде полок, система литературы — в виде обложек книг. Данное различение и склонность к задачам обыденной классификации проявляются как в поисковых системах, так и в системах рейтингов, выстраивании списков популярных или лучших произведений. В данном случае делается попытка с помощью неподходящих средств решить сложную задачу областей основанных на кодах общественных и культурных подпространств. И далее возникают системы, в которых представлены наиболее просматриваемые элементы, либо в которых подбираются похожие элементы — а в данном случае люди, доверяющие таким системам, стремятся уже к полному отказу от решения задач классификации (то есть приходят к задаче нулевой или машинной классификации). Обыденная классификация сохраняется в виде обмена мнениями, чтения рецензий, размещения записей на стенах — к таким элементам поступают ответы других участников или их желание копирования исходного действия потребления (отдых) или производства (работа) содержимого. Общая классификация же отдаётся на откуп критикам или участникам жюри фестивалей, которые намеренно отстраняются от стремлений соответствовать каким-либо тенденциям классификации (но конечно не всегда это удаётся, но в большинстве случаев). Но в сущности нет ограничений кроме психологических и технологических от решения задачи классификации как общей для любого участника. Возможно, что новички изначально воспринимают происходящее как задачу общей классификации и на этом уровне проще выйти за рамки прагматического общения, обращаясь к иным сферам общественного и природного бытия. Почему же овнутривание осуществляется именно по пути обыденной классификации? Отчасти причиной этому можно считать известное с недавних пор обращение людей к упрощению действительности в действиях, а отчасти естественное стремление к экономии ресурсов (лени) и утомляемость, усталость. Ещё одной причиной является важность решения задач общей классификации и намеренное с точки зрения общества создание институтов, стремящихся к рассмотрению и разрешению подобных задач. Более того, в решении обыденных задач можно обнаружить интерес и формирование зависимости, по-видимому если в этот механизм встроено некоторое подкрепление. И это подкрепление, поощрение, вознаграждение можно рассматривать как преимущественно словесное (знаковое) или символическое. Оно может иметь отсылки к действительности и выходить за пределы языка, но скорее как преодоление подпространства прагматики. Считать ли открывающееся по ту сторону границы пространство личным или культурным — каждый может решить сам, часто эти пространства также являются столь же бессодержательными, как и задачи обыденности. При этом задачи общей классификации, например, с применением теории вероятностей, можно решать и в прагматическом пространстве. Другое дело, что применение подобных методов часто слишком явно обнаруживает абсурдность происходящего, проявляет феноменологию беспочвенности и бескультурия, обмана и лжи, поэтому ленивый разум обыденности не стремится к их воплощению в действительность.

Тем не менее метакатегория жизни поглощает своим внутренним кодом негэнтропию массовости с тем, чтобы обратить её в классификацию эволюционной изменчивости пока сознание наблюдает за призрачностью открывающихся подпространств. Попытки защитить или перейти из одного пространства в иное несмотря на свою бессодержательность часто оказываются успешны и подобно формированию молодёжного языка личность обнаруживает множество диалектов в себе самой: диалекты родителей, ребёнка, работы и отдыха, своих детей и питомцев и т. д. Для каждого диалекта должны становиться типичными попытки разрешения тех или иных задач, следы чего легко обнаружить. Обнаружение же по ту сторону диалога несколько сложнее, как может быть недоступной и попытка выравнивания уровней диалога. В любом случае именно действия, намеренные или искусственные часто выходят за рамки своей нацеленности, определяя некоторый уровень, основу, от которой всегда предстоит отталкиваться. Так и задачи общей классификации могут отталкиваться от обыденной. Поэтому в первую очередь нужно быть внимательными не только в отношении различения подпространств внешних диалогов, но и диалогов внутренних: само выявление стремления к разрешению задачи классификации уже может говорить о многом.