Я пришёл к следующей форме заключения во время обеда: "Если идти есть с помощью непереходного глагола, то твоё идение может перейти в едение". Идение же само следует из непереходности словоупотребления "идти" или даже "идти есть", но как только она становится "идти есть обед", то она приобретает форму переходности. И этот момент приобретения предметности - есть одновременно момент деобъективизации в смысле избавления от невидимого немыслимого объекта, заключённого в непереходности. Как только сказуемое становится переходным - когда оно становится формой "идти обед", !идти суп", хотя мы и не знаем какой точно суп или обед, но мы всецело впадаем в область превращённой формы, общественного ложного сознания, которое постулирует институциональную данность хозяйства услуг, избавляющего людей от требований истинной объективации в виде сталкивания себя руками с тем, что мы едим, ведь мы как европейцы редко что едим руками, равно как и ходим руками редко, да даже ногами в смысле босыми мы редко передвигаемся, хотя именно такая форма названа в среде бегунов естественной в смысле её объективности. А мы поглощаемся опредмечиванием и сами следовательно превращаемся в форму деобъективированной действительности. Всё, где мы стараемся прервать этот процесс сосредоточено в области непереходности, где мы не должны додумывать  предметность: именно так мы можем существовать, становиться и развиваться, но прежде всего существовать как "быть есть" в смысле не есть, а быть.
Можно идти есть, идти пить, идти идти. Но можно ли идти идти идти? Если ехать на лифте, чтобы пойти затем по улице, чтобы потом пойти по лестнице, чтобы потом поесть, то значит можно ехать идти идти есть, если же не ехать вначале на лифте, а идти по лестнице, то можно идти идти идти есть, идти идти идти пить, идти идти идти обедать и даже идти идти идти идти, если главное в процессе обеда — это перемещение в очереди на выдаче или к кассе, а потом перемещение из очереди к месту приёма пищи (ведь с пространственной и физически-расходной стороны это основная часть этого набора действий).

Таким образом я пришёл к пониманию, но не пришёлся к обеду, не пришёлся к еде, и пришёлся есть, наоборот это есть пытается придти ко мне, но я ещё не настолько опредмечен, я всё же ещё не жёлтый логарифм, а всего лишь зелёный. Сам переход к переходности является опредмечиванием общественного бытия, поскольку лингвистическое бытие есть его часть, а через понятие переходности мы разбираем составляющие части нашей собственной опредмеченности. Переходность нас самих может быть описана так: я существую здесь, я осуществляю себя, я перехожу на предметность, после этого предметность помещается в ранг собственности, что даёт начало присвоению правовых установлений себя. Но если изначального опредмечивания существования себя нет, то есть если нет меня как существующего, нет меня как существительного или местоимения, даже нет меня как существования сказуемого или глагола (в зависимости от того сказывается бытие или бытийствует без сказывания), то это даёт начало для второго вида анализа предметности: идёт идение есть, а не я иду. Если идёт идение, а не я, то здесь уже нет предметности меня как социального объекта или предмета. И затем если идение не есть идение есть, а идение к едению, то предметность опять разрушается и мы можем реконструировать объектность, которая вновь возвращена к физическим процессам, а не к социальным календарям и потребностям, даже и нашим внутренним календарям, поскольку само понятие календаря дано преимущественно  социально. Значит через отрицание Не я не иду не есть не суп - есть попытка распредметить различные сказуемые как системные явления, разложить их на объективные составляющие вставания, набирания скорости, переставления ног в конце концов, чтобы в итоге отказаться от каких-либо попыток представить предметно движение и существование, ведь для каждого идение и едение - нечто своё, язык уже вульгарен в употреблении глаголов к кому-либо, поэтому мы можем их употреблять в распредмеченной форме, а значит распревращённой, значит непереходной, по крайней мере не переходной на предметности.