Где ещё как ни на безликом пространстве глянца мы встречаем лица и считаем их действительностью? Наступление осени нельзя предотвратить, как нельзя остановить предчувствие того, что выпадет снег и ноги побегут по нему вслед за взглядом. Но безликое пространство экрана своим безмолвным свечением может всё же остановить ноги от того, чтобы они начали свой бег подобно тому, как тревога за окружающих людей заставляет лицо скрываться за маской, а ноги — за порогом. А если тревога всё же не одерживает верх, то вышедшие ноги за порог рискуют обернуться тревожным пассажиром. Который лишь прячет свою неуверенность и обеспокоенность за маской, пусть даже и невидимой. Выходит, что как от серости шаризации, так и от прямого или переносного значения маски уйти практически невозможно. Но можно просто взять ноги в руки и пойти. Пойти просто по осеннему ковру, разостланному неустанным трудом ветра и дождя, организаторской заботой спешащих до наступления холода насекомых, наконец величаво и по-хозяйски стоящих и в то же время продолжающих расти берёз. И тогда листья останутся цветными по крайней мере до того момента, как они обернутся своим посмертным снимком на цифровом экране, отливающим словно в свинце своей неприкаянной серостью звенящие на просторах передачи данных тучи.

Но с тех пор, как действительность становится всё более цифровой её серые области словно скопления тёмной материи вокруг галактики стягиваются и стремятся удержать людскую массу в области термоядерного синтеза хозяйственных процессов. Силовые линии становятся линиями связи и направляют друг друга против каждого и вопреки себе. Серость пронзает ум невидимой пеленой размышлений о будущем, которое всегда кажется счастливым. Но стоит вновь сложить все осколки неона и капли светодиодных отражающих веществ, как они складываются в лингвистическую апорию вечности, на сей раз обращённую в замершие и замёрзшие на экранах лица-рожицы. И само стекло экрана вбирает в себя всю невидимость серости сменяющих друг друга цветов, смотрящих друг на друга безразлично как и типичный городской житель незаметно пропускает мимо ушей крики летящих на юг журавлей.

Но как можно сделать из типичного жителя нетипичного? Как преодолеть извечность серого человека, который слишком хорошо укладывается в рамки теорий серости? Кратковременные перемены создают лишь временные реверберации, которые рискуют улететь куда-то прочь вслед за журавлями. Немногие могут находить свою экзистенцию за городскими стенами вполне успешно и даже способны быть избавленными от иллюзорной свободы непроницаемости забора будто бы огораживающего одну серость от другой, чтобы они не были так заметны друг для друга. Но немногие не властны над всепроницающей серостью цифровой массовости, над околдовыванием беспочвенности окраской плёнки послесовременности, окраской, которая никогда не становится действительностью за пределами кремниевых вычислителей.

И электронные средства выступают как проводники в окружающий мир, хотя это видение представляется как нейтральность. Но так ли нейтральны сети, в которые играют люди? И со временем сама наполненность сетей может перевесить потребности рыбаков, которые отлавливают людей как невидимую рыбу, лишь отражая её прохождение через сеть словно бы в электронном сражении с лазерными ружьями. Оказывается, что сети могут упросить перемещения людей, доставку еды и обслуживание прочих их надобностей, но способны ли они излечить людей, заставить их остаться дома в минуты эпидемии или войны? Конечно, если внедрить универсальные точки входа и выхода, подключенные в сеть, то это возможно, как это стало возможно в отношении общественного транспорта. Если бы все дома были оснащены электронными замками, подключенными в сеть, то можно было бы легко ограничить перемещение людей. Правда и замки не так обязательны, если есть возможность сообщить, что ваши перемещения будут отслеживаться по сигналам вашего средства связи. В этот момент серость может немного отступать и появляться сознание того, что свобода зависит не от заборов, электронных замков, средств доступа, транспортных систем, а от их отсутствия. Тогда просто можно измерять свою жизнь пройденными шагами, не отражая эту информацию на экране, расплачиваться металлом, а не передачей данных через всемирную шаризованно серую сеть.

Отказ же от коммуникаций создаёт проблемы построения послефункциональной теории общества, для которой сама власть и представляется в виде таких коммуникаций. Настолько ли это преобладание власти коммуникаций неизбежно, неужели уже нет пути назад к мирному шелесту листьев, не представленному предсказуемой изогнутостью экранов, к размеренному ходу дождей, не отражённых в погодных базах данных, к общению людей не отягощённых глянцевой нищетой богатства красок? Конечно технология до некоторого уровня своего построения нейтральна, но представление о нейтральности зависит от того, с какой стороны на неё смотреть. С позиции безопасности, как и коренного построительства (радикального конструктивизма) нужно начинать с нижнего физического уровня. Так можно со временем вероятно обрести очередную иллюзию защищённости передачи данных в квантовом шифровании. С этической и философской же стороны нужно смотреть наоборот, на непосредственное проявление технологий в образной и языковой среде. Здесь и видна эта непоколебимая серость как сценарий развлечений игры коммуникативной функции, даже если игра весьма интересна подобна измерению структуры фрактала. И пожалуй проблема шифрования — не главная проблема послесовременности в отличие от проблемы этической серости, проявляющейся в упрощении функций. Словно бы все операции сводятся к сложению и вычитанию, словно бы все коммуникации сводятся к прагматике экрана. Но экран и сам способен нести тайный знак, подобно тому как его несли специально неправильно написанные знаки на памятных и священных камнях. Так и средство взаимодействия можно рассматривать и как ритуальный предмет, преодолевающий притяжение обыденной серости с тем, чтобы обрести свой несводимый к серости зашифрованный смыслом оттенок бытия. Позволит ли новая зашифрованность избежать серости — вопрос пока не решённый, но разве у нас есть на сегодня другой путь под нескончаемой пеленой осеннего безразличия?