Детей можно использовать по-разному: кто-то рассчитывает на их заботу в старости, кто-то просто рассматривает их как лучшее вложение для своих денег и сил. В принципе это свойственно значительному числу видов животных, занимающихся воспитанием: так или иначе нужно вложить часть себя в своё потомство. Отчасти это врождённые свойства, развёртывающиеся через сценарии отцовства и материнства, отчасти — складывающиеся обстоятельства в процессе развития и жизни, наследования. Интересно, что отчасти эти чувства коллективны, принадлежат некоторой общности, но также и всей природе, что выражается в защите детей одних видов другим видами. Это правило возможно не распространяется на хищников. Которые могут нацеливаться именно на детей, таким образом повышая эффективность естественного отбора. Люди же скорее руководствуются принципами «человечности», так что обычно даже переходя границы общественного порядка сохраняют некоторое особое отношение к детям, а если используют детей для своих политических и военных преступлений — то некоторым особым образом, понимая, что здесь они достигают пределов зверства и беспринципности. В этом смысле дети наиболее антипрагматичны, а значит могут выступать неявным основанием для культуры. И действительно детскость как составляющая личности рассматривается обычно как творческое начало. Но как относятся два другие начала к детскости остаётся культурно весьма неоднозначным. Сегодня можно утверждать, что детскость становится предметом атаки прагматизма, а значит и разрушения своей сути. Как это происходит рассмотрим далее, а пока отметим, что такие нарушения согласно теории сценарного анализа должны вести к неблагоприятным межличностым последствиям, если взаимодействующие субъекты выстраивают несоответствующие линии общения, например, вместо «родитель-ребёнок» «ребёнок-ребёнок» или «взрослый-ребёнок».

«Взрослым» свойственно относиться к своим детям как «детям», даже если дети вырастают. Вероятно увеличение распространённости этой свойственности подобно распространению вируса в обществе и характерно для некоторых этапов развития человеческого общества, например, при переходе от послесовременности к следующей эпохе, которой мы пока не можем дать обозначения за неимением означиваемого.

Телевидение включает тему детей в общественное сознание особым прагматическим образом: через попытку показать их способности в относительном универсализме относительно других. Здесь мы не рассматриваем положительный опыт передач, создаваемых с участием детей для детей, а также и красоту создаваемых мультипликацией пространств изменённого сознания. Такие передачи могут смотреть и взрослые с некоторым целями, преимущественно связанными с пробуждением образа их сценарного ребёнка. Но в противоположность этому прагматическое вовлечение и использование детей на на телевидении заключается в создании содержимого, потреблением которого занимаются именно взрослые. В этом можно усмотреть даже некоторый сублимированный психологический подтекст. Но я скорее бы ограничился важность архитипического конструирования. Можно рассматривать такое вовлечения с разных сторон, но с какой бы стороны мы ни посмотрели, мы найдём широкое пространство для критики. Например, можно рассматривать эти мероприятия как некоторый конкурс красоты, который не только насаждает детям ложные представления о красоте, но и вместо братства закладывает в их души конкуренцию. Либо можно представить подобные представления как попытку создать содержимое для всей семьи, которое бы могли смотреть и взрослые и дети. Но в лучшем случае это будет потерей времени, вытеснением сложного простым, заменой подлинного общения его имитацией, а в худшем это содержимое может стать просто фоном для времяпрепровождения взрослых, объектом их развлечения. Конечно существование скорее всего оправдывают и будут оправдывать по линии возможности показать способности детей, раскрыться им самим и мотивировать смотрящих на достижения. Но всё это на самом деле служит слабым оправданием на фоне того, что наиболее успешные проекты существуют на коммерческой основе — а значит истинная логика целеполагания проста: делать деньги на детях.

Итак, включение детей в коммерческие массовые представления создаёт разнонаправленные сознательные связи, что запутывает общественное, как и семейное сознание: люди видят на экране взаимодействие ребёнок-взрослый, когда ребёнок выступает и ведёт себя как взрослый или как более взрослый ребёнок, а значит ребёнок неявно становится объектом сравнения, включения в контекст соответствующей коммуникации взрослый-взрослый. Важно, что такие сопоставления осуществляются и в сознании смотрящего ребёнка, который осознаёт, что есть аналогичные проекты, но где взаимодействуют взрослые со взрослыми. Не надо объяснять, что таким образом прагматизм вторгается в самые глубины личности ребёнка, что возможно даже приводит к замене социализации прагматизацией. Если задача состоит в том, чтобы построить прагматическое общество, основанное на универсалистских ценностях — то возможно это выглядит более-менее нормально, но такое положение справедливо лишь для небольшого количества стран.

По той же логике отчасти идут и представления, основанные на эксплуатации животных и растений, потому что по сути объект распоряжения находится в поле владения владельца-родителя. Хотя общеупотребительна фраза «братья наши меньшие», но уже она, во-первых, содержит половую и лингвистическую дискриминацию, а, во-вторых, содержит тот самый атрибут владения, который превращает детей и животных в объекты. Любопытна и сама правовая проекция, которая признаёт полный набор оснований для совершения «взрослых» действий лишь за достигшим некоторого возраста «субъектом», хотя теоретически есть основания и для признания совершённых действий через некоторых третьих лиц. Но как раз такая логика предлагается в отношении природы и животных, которые могут получать своих законных представителей, а положение детей отличается по причинам прошлого и будущего: тем, что они (чаще всего) являются детьми других участников правого процесса, а также и детьми общества, а будущего — тем, что ни станут самостоятельными субъектами права. Но признание общественных и общинных прав в современных концепциях права по сути не предусмотрено, как и выход за рамки субъект-объектных отношений. Психология же как человеческих детей, так и других форм жизни, может основываться на единстве и сопричастности, когда содержание животных и растений в домах (то есть в неволе) может расцениваться наравне с распоряжением временем как ребёнка, так и взрослого. В том, что ребёнок не имеет прав как менять родителей, так и уходить из дома без достаточных для этого оснований проявляется его рабский и зависимый статус, который впрочем следует из тысячелетней практики воспитания.

Традиционные формы эксплуатации детей включали привлечение их для выполнения трудовых функций наравне со взрослыми. Возможно отголоски этого вовлечения толкают современных людей к стремлению включения детей в процесс массовой культуры. Но собственно в древнем вовлечении детей в домашние, полевые и лесные дела был более открыт и справедлив по отношению к ребёнку. Поэтому и могли появляться «маугли», которые завершали круг воссоединения с природой и вырастали без участия человеческого общества. В условиях городов и отступления дикой природы от их центров всё более далеко дети скорее могут стать беспризорниками и воспринять ухудшенные формы социализации, чем попытаться своими действиями изменить человеческую природу. Города как скопления прагматизма оттеняют своей суетой культурную составляющую, нагромождая друг на друга блоки, людей между ними, мысли, коляски, животных, так что единственным направлением творчества может быть попытка просочиться через мусорные нагромождения потерянных смыслов, людей, животных, растений и детей. И есть ли большая разница в том, когда правовая система санкционирует вырубку дерева через порубочный билет, коммунальные службы уничтожают домики для животных вместе с животными и когда детей выставляют на показ, зарабатывают на них деньги? Казалось бы между содержанием зоопарка и дератизацией есть большая разница, но в действительности все эти действия объединены суровой и непоколебимой логикой прагматизма, точнее отсутствием здравого смысла и логики, а простыми нагромождениями правовых конструкций и отходов массовой культуры, случайных норм, прикрывающих чьи-то нездоровые интересы. А может быть даже и здоровые, но зоопарки создаются преимущественно для некоторых развлекательных общественных целей и в этом они похожи на представления в телевизионном экране или экране какого-либо вычислительного устройства Также как вычислительные устройства используются для самых разнообразных целей, лишь прикрываясь оболочкой вычислительности, так и использование детей прикрывается оболочкой детскости и «милоты».

В принципе сама эта тема выставления детей на показ самими родителями стала объектом массовой культуры как попытки уловить эту ложную черту иллюзорности. Но здесь как и практически в любом другом явлении массовой культуры происходит смешение понятий (обычно из-за коммерциализации, но в случае мемов — совершенно бескорыстное, но от этого не менее вредное): материнство как таковое, то есть как означиваемое, нельзя смешивать с «материнством-детскостью» как вывеской, как манифестом безвкусицы и китча. Здесь мы поэтому не будем пытаться предлагать каких-либо ответов на вопрос «что делать», но можем указать, что само осознание проблемы, стремление к углублению в культуру может дать надежду на изменение положения. И то, что использование детей родителями для выставления своих заслуг проходит по линии «взрослый-взрослый-ребёнок» конечно не означает, что взрослые не могут включать своё отношение к детям в коммуникационный процесс, но по этой линии случаются нарушения, когда «элемент» «ребёнок» становится своего рода зависимым или подчинённым, когда он становится объектом, будучи ещё не способным становиться полноправным субъектом. Но важно и то, что мы просто так не можем вводить «защиту» по линии «субъект-объект», ведь тем самым лишь подтвердится объектная роль защищаемой сущности детства. Отсюда и возникают возможно трактовки предоставления «свободы» детям. В сущности дети довольно разносторонни и порой довольно агрессивны, поэтому само создание на экране некоторой приторно-сладкой картинки выглядит подчас очевидно абсурдно, как и попытки применять к детям теорию воспитания и привития «правильного» поведения. Ребёнок — наиболее творчески неограниченная область нашего миросозерцания, она похожа в этом на некоторую аномальную зону, поэтому здесь и сами родители должны проявлять творчество, способность построить не только сценарии вида «родитель-ребёнок», но и «ребёнок-ребёнок». И эта область может быть хорошим предметом исследования, например, исследований сходства игр и метаязыков людей и других животных, но ни в коем случае она не должна становиться объектом, в том числе и объектом наблюдения, а прекращение наблюдение означает и прекращение использования образа ребёнка.