Наконец и язык начал обретать словно бы чужое бытие. Нет, не то чтобы никогда не была понятна разница между означиваемым и означающим, между представлениями и вещами в себе или между пояснениями, словами и текстами — она проявлялась с разной степенью очевидности и глубиной отчётливости так или иначе. Но если можно так выразиться вера в динамическую лингвистическую конструкцию не угасала. Тем более разница между языком как историей и как системой подводила под едва различимыми профилями знаков вполне различимую черту тем не менее всё ещё скрытого силуэта. Но в какой-то момент стало понятно, что язык именно как достояние общества — сама по себе вещь вполне условная, хотя в то же время и довольно реальная, укоренённая в данной действительности. И с этого момента проявилась вполне концептуальная разница между другими языками внутри этого языкового пространства и языком самим по себе (не стоит называть его собственным уже потому, что и он подвержен изменениям и может существовать во множественном числе одновременно и если не принадлежать, то соотноситься с разными частями себя). Она состоит в ощущении того, что некоторый другой язык требует исправлений. Например, в нём могут содержаться слова, заимствованные из других языков, а причём заметно, что иногда они содержатся в нём намеренно. И одно дело просто обратить в одночасье внимание на эту особенность, а другое дело обращать на неё внимание непрерывно. И де ... Читать дальше »