Если попытаться описывать общественные отношения в противопоставленности их общественным группам и стратам, то сразу же возникают абсурдные толкования и противоречивые представления. Например, для послесовременности характерно устремление к инфантилизму, но что тогда представляет собой взрослость? Если искать в этом некоторое моральное различие, то взрослые должны выглядеть более состоявшимися. Но как могут быть отдельные люди морально состоятельными при морально несостоятельном обществе? И теперь когда детям так легко обвинять взрослых в их прегрешениях не происходит ли это от затуманивания сознания прошлого, которое либо разбрасывается по мелочам, либо параноидально устремляется к несбыточным идеям, от утраты чувства самоиронии, некогда помогавшего строить народные начинания. Теперь мы заменили народы и племена нациями, а начинания - проектами и былины растворяются в раскрасках и беспочвенных мультиках, пропитанных либо функционализмом, либо иррационализмом. Детское веселье слишком просто может смениться унынием, но не в унынии мы должны искать спасение,не в обвинениях находить противоречия. Но в этике и морали мы можем найти первое основание для социальной теории множеств. С помощью морали легко делить людей, общества, государства, народы, их действия и поступки. Определив топику морали, можно сразу же провести границу множества моральных индивидов, групп, общностей, фраз, слов. Границы могут проходить внутри нас, если уже практические доказано, что внутри каждого человека уживаются животные инстинкты и звериные рефлексы с высшими культурно-психическими качествами. Как раз разделение на сверх-Я и Оно есть производная от одной из подобных границ когда сверх-Я выступает в роли моралиста-надзирателя. "Оно" и есть ребёнок, который априори в обществе порицается как и его проявления, потому что он не может подчинять и указывать и не стремится к этому. Здесь неявно управление и владение заменяет созидание и строительство и в этом нет ничего удивительного, если мы существуем в эпоху после структурного функционализма Талкотта Парсонса. Социальные роли как функции всё ещё определяют возможности оптимизации, хотя походят всё больше на полиэтиленовые пакеты для мусора. Структуры разрушены через постструктурализм словно храм, в котором торгуют пищей материальной вместо эманации пищи духовной. И мораль конечно тоже становится постморалью, только за исключением культурологов этого почему-то никто не замечает. Сам Талкотт Парсонс ужаснулся бы от расхожих трактовок определённости, с которой носители социальных ролей обычно ощущают своё наполнение важностью и определённостью функции. Но секрет здесь состоит в том, что если такие множества социальных ролей и могут быть определены, то это может быть сделано лишь с помощью нечётких множеств. А сколько можно придумать теорий нечётких множеств? Наверное столько же, сколько существует самих множеств. Важно только различение видимой границы и её действительной нечёткости. Чтобы ставить цели и действовать нужно представлять себе, словно бы что-то было известно, словно бы представить себе непонятно откуда взявшуюся гипотезу. И если мы - дети, руководствующиеся интуицией, то вполне вероятно, что сможем подтвердить придуманную гипотезу, попутно создав подходящие методы, которые могут улучшить жизнь. Если же мы - это только мы как Я, то мы заведомо вынуждены подчиняться социальным нормам и культурным кодам в лучшем случае, а в худшим - посредственным носителям выданных ярлыков социальных ролей. И во втором виде морали множества могут действительно быть определены яснее, но лучше ли может быть жизнь в условиях морального тоталитаризма? Сама демократия тем не менее устанавливает свой тоталитаризм посредственности, халдейства и услужливости, тогда как социализм устанавливал тоталитаризм уравнивания всё тех же действий, хотя преимущественно и физических. Если в первом случае физическая сфера выражается через услуги "экосистем", то во втором - наоборот культура выражается через подчинение физическим законам преобразования, покорения природы, в том числе и собственной природы человека. Сделать больше, чем можно или произвести впечатление лучше, чем на самом деле - в конце концов здесь нет большой разницы, оба подхода просто окольцовывают быт множествами различных этических установок. И слишком просто было бы окидывать взором окружающих и производить над ними морально-множественные операции пересечения и объединения. Но как хороший фильм или музыка вызывает слёзы, так есть и языки, в которых любовь и жалось обозначаются одним словом. Возможно любовь стоит тогда считать одним из источников морали, ибо сказано: любите ближних, любите врагов своих, любите всех. Так по крайней мере можно разрешить противоречивость и абсурд необходимости одновременного равного и непредвзятого отношения ко всем и необходимости общественно выражать моральные суждения. Можно говорить "кто-то поступил плохо" или наоборот "хорошо", но правовая система может вынести и приговор целиком человеку или группе людей. И право в этом смысле никогда практически не бывает беспочвенным, оно находит свои основания в этике, в морали. Вот только в попытке раскодировать культурные коды всякий смысл будет потерян. В лучшем случае будут определены границы множеств подобно тому как для спасения животных или индейцев создаются национальные парки и резервации. Но такие резервации создаются и друг для друга при очерчивании границ моральных множеств. Нечто прекрасное приводит в движение умы и тела людей, но может быть это всего лишь поднимающийся уровень воды на тонущем корабле.

Пока мы не начнём дискурс, мы не вырвемся из повседневности. Но начиная дискурс легко можно оторваться слишком далеко от жизни. В этих противоречиях следует искать топику жизнеустремления. Когда-то люди собирали урожай зёрен или охотились на туров. Возможно вся история начиналась с заботы людей о "своих" малинниках и пасеках в лесу, с наблюдения и использования событийствования с природой, возможно язык начался с попыток шаманов обращения к духам, к природе, ко всему миру? Обыденный язык тогда точно должен казаться скучным, как и попытки построить невидимые сети общения, поощряющие распространение мусора. Возможно на заре человечества мусора было мало, были лишь самые важные команды для выживания, самые нужные и местные травы для лечения, постоянный труд как обыденность. Природа может ограничивать нас также как общественная мораль и взгляды окружающих. Но и она в смене ритмов дня и ночи определяет множества событий и происшествий, множеств во времени. Границу можно провести по границе города или границе леса, но здесь и время течёт по-иному. Само социальное время может быть выражено сменой отрезков и этот измеритель - практически единственный, существующий уже миллионы лет. Оценки здесь также являются неявными, но они позволяют планировать жизненные потоки. Хотя топика жизни ограничена - но она была у нас всегда, поэтому и должна быть всегда, либо мы должны быть всегда. Во всегда как во всемирном нечётком множестве начинается движение, потому что его начало - тогда когда его не было, когда ещё не было времени. Но и люди до сих пор ускоряют и замедляют ход мыслей, измерений нечётких множеств, разве это не чудесно, даже если это - не то, что должно быть, иначе бы не было самого движения.

Хотя эволюция вселенной выглядит немного странно, но она похожа на эволюцию биологических видов: вселенная развивается по катастрофическому сценарию и движется к тепловой смерти, биологические виды создают всё более сильных хищников, которые в лице людей привнесли столько горя и разрушений. каких не знала до этого природа. Может быть она создала и все те высокие чувства и культуру, которых также никогда не было. Но разве нужна культура существ, которые подчиняют себе других, разве этим подчинением не обнуляется всякая её ценность? В любом случае известно, что более высокая организованность позволяет лишь быстрее поглощать негэнтропию, то есть содействовать всё той же тепловой смерти. Но всё же люди получили шанс на спасение, состоящий в замедлении распада, в препятствии разрушениям, в возможности по крайней мере унаименьшивать (арусск. минимизировать) поглощение негэнтропии. В конце концов не так много нужно для размышления и культуры, хотя порой слишком много, но это уже вопрос культурологии или неомарксизма (с его культурным распредмечиванием). А пока мы не знаем предназначение тёмной матери, других измерений, возможно - они эманация дао через дэ. Наше ощущение может следовать из складывающейся картины мира, не зря же она так называется и не зря же мы говорим о сложении как операции, хотя все наши слова - нечёткие множества смыслов, значений в своей соотнесённости и нечёткие множества рассказа истории, тропов и ощущений в своём движении. Возможно так жизнь может распредметить саму себя как и весь мир, переозначить означенное большим взрывом или долгим превращением последствий. Если бы законы были известны, то жить бы было не интересно, если бы было известно будущее и прошлое - только тогда бы история исчезла. Поэтому смысл жизни может быть выражен через её неопределимость и неопределённость, хотя такое выражение есть лишь означивающее, а не означиваемое. Как только означены области морали и вне морали, а также устремление к жизни, то как и для Талкотта Парсонса в его историческом анализе социальной теории действия встаёт вопрос того, что можно взять за основу, за исходную точку социальной теории: свободу выбора цели или свободу действия? Но поскольку в действительности можно допустить, что множества являются нечёткими, а также дополнить словоизречения нечёткой логикой, то таким образом и цели могут быть выражены через второе основание социальной теории множеств (деятельность и жизнь во времени), хотя от этого она становится не только целью, но предназначением, а с другой стороны свобода действия определяется послеморалью, которая в рамках метаправа определяется через метамораль, метаэтику. И отсюда мы не говорим, что мы не мыслим или мы мыслим неопределённо, напротив, это сама неопределённость конституирует определённость и направленность или многопоточность мышления и действия. Топика созидания таким образом определяет дискурс социальных множеств как активных динамических образований, перерастающих свою системную ограниченность.