Что мы знаем о сознании учёных? Предполагается, что они должны претендовать на установление «научной» «истины» или создавать «объективные» картины действительности, а может быть просто соблюдать некоторые инструкции, выработанные внутри этого сообщества. Кроме последнего операционального определения всегда возникают сложности, поскольку «истина» и «объективность» давно пали под ударами фальсификаторов и анархистских эпистемологов. Коренное построительство в этом отношении может предложить содержательный анализ психического состояния сознательной деятельности человеческих личностей, занятых в научном процессе. Если действительность перестаёт быть онтологической, то есть когда устанавливается запрет на объективные рассуждения о бытии, то сознание должно само становиться объектом воздействия собраний общественных фикций, обитающих в действительности второго порядка, невзирая на отсутствие объективной или объектной действительности как таковой. При этом фикции как придумки замещают всё то, что может претендовать на научность описания действительности как выполненную по некоторой методике. Обыденное сознание и отличается от научного тем, что следует естественной неуказанной нигде методике, а также дополняется правовыми вмешательствами, которые и формулируют каркас фиктивного общественного сознания (в этом смысле вопрос того, что происходит в сознании учёных-правоведов особенно интересен и одновременно вероятно весьма сложен,, поэтому мы оставим его здесь за скобками, хотя и лишь как фиктивный непроявленный ответом образ). Но сознание учёных также испытывает в значительной степени воздействие обыденного сознания, особенно тогда, когда рассматриваемая область выходит за рамки области предмета исследований конкретных учёных. В этом случае деятельность рискует превращаться по большей части в ненаучную и подвергаться искажениям сугубо на поле действительности 2 (и 3) порядков. Например так происходит в отношении института представления итогов исследований, выраженного преимущественно журналах, когда редакционная политика становится проводником политики государственной посредством общественно-культурных представлений участников института и правовых построений. К такому заключению меня подтолкнул получивший вчера огласку случай с необоснованным применением правовых утверждений («нерушимых законов», т. е. «санкций») как раз в этой области действительности.

Под недремлющую руку блюстителей американского политического правосудия попал вполне относящийся к действительности 1 порядка геофизический вопрос о связи морских течений и атмосферного электричества. Статья российских учёных из Института прикладной физики Российской академии наук (ИПФ РАН) «Новая связь между Эль-Ниньо – Южным колебанием и атмосферным электричеством» не была принята к рассмотрению в журнале Записки о геофизических исследованиях (англ. Geophysical Research Letters). Американский геофизический союз (под эгидой которого издаётся данный журнал) при этом сослался на невозможность рассмотрения по причине финансирования данного исследования правительством России и Министерством науки и высшего образования как части правительства России. Но с такой формулировкой можно в принципе не принимать никакие статьи, которые проводятся российскими учёными, потому что деятельность практически всех российских учёных так или иначе финансируется в рамках системы науки и высшего образования, курируемой собственно Министерством науки и высшего образования. То есть формулировка абсурдна до той степени, что означает возможность отказа рассмотрения публикаций российских учёных в принципе и de facto это означает политизацию науки вслед за спортом, то есть отказ от рассмотрения научного института как такового вне общественного-политической системы. Но к счастью (а может быть к сожалению) в данном случае формулировка была признана необоснованной и были принесены извинения, а значит прецедент можно было бы считать исчерпанным (но как говорится морское течение унеслось, а придонный «осадочек» остался). Действительно «нерушимые законы» (от латинского sanctio, т. е. «санкции», ведущие по предположениям своё происхождение к некоему древнему индоевропейскому корню *saq, означавшему ограждать, защищать, поэтому по сути по крайней мере с точке зрения лингвистической укоренённости в случае с санкциями речь идёт о всё том же «железном» «занавесе» или заборе, на сей раз только с правовым оттенком) США и ЕС по отношению к России как известно делятся на областные («секторальные») и общего характера или запретительные. Областные заграждения при этом не приводят к заморозке или полным запретам, а ограничивают например предоставление финансирования на срок более 14 (или 30 для ЕС) дней. Но ни в одном этих перечней заграждений (которые сведены например в данном списке) не указано Правительство России или Министерство науки и высшего образования. В принципе они содержат только конкретных личностей (определённых как физические лица), правовые фикции (определённые как организации или юридические лица), а также некоторые группы, объединения, в том числе отряды, а также и квазигосударственные сущности в виде Донецкой и Луганской народных республик. Следовательно с правовой стороны вопрос формулировка Американского геофизического союза может быть оправдана, но только если речь идёт об органах Донецкой и Луганской народных республик — поэтому вероятно, что только учёным, деятельность которых финансируется данными образованиями, действительно стоит опасаться запретов на участие в жизни международной науки. Поэтому мы можем рассматривать данный вопрос по существу как не исчерпавший себя, хотя поиск по новостям не выявил подобной проблематики в отношении учёных ДНР и ЛНР — возможно просто этот факт невозможности публикаций воспринимается как данность (но почему бы не провести эксперимент и не попробовать опубликовать в Записках любителей геофизики статью учёных из ЛНР или ДНР)? Вопрос не исчерпан и по причине формулировки извинения, которая вызывает удивление не меньшее, чем исходный запрет, поскольку в российским учёным было предложено повторно представить свою статью для рассмотрения. Удивление по крайней мере для российского сознания должен вызывать тот факт, что статью нужно представлять повторно, что означает, что решение об отказе в рассмотрении не было отменено, а ответственные лица не понесли наказание. Конечно, устные и письменные извинения также могут служить для возмещения морального вреда, но они не имеют отношения к самому процессу публикации, то есть в данном случае создают de facto дополнительную сложность в виде необходимости направления статьи на повторное рассмотрение. Даже если это обусловлено особенностями американской правовой системы (в которой геофизики вероятно не слишком хорошо разбираются) или процессуальным традиционализмом в виде редакционной политики данного журнала, но почему нельзя было сделать заявление о том, что решение об отказе к рассмотрению было пересмотрено и статья была принята к рассмотрению? Это означает что либо решение не было отменено, либо не могло быть отменено (хотя формально сообщается, что решение было пересмотрено и при повторном направлении статья будет рассмотрена наравне с другими — но повторное направление уже означает, что она не была рассмотрена наравне с другими и в этом проявляется предписание post factum), тем самым создав неблагоприятный прецедент (но к счастью, а может быть к сожалению речь идёт не о судебном решении, но в любом случае это выглядит противоречиво с точки зрения метаправовой и квазиправовой общественных систем).

Случай интересен как раз тем, что в сознании участников и без того фиктивные правовые утверждения были расширены до области, в которой их изначально не было (а так по-видимому обычно происходит в правоприменительной практике в чём и заключается её особенность, вторым видом искажений соответственно будет сужение правового утверждения относительно его изначальной области определения на действительности 2 порядка). Он позволяет предположить, что такое расширение может быть распространённым ещё больше и в ненаучном сознании неучёных (если только он не стал следствием стечения обстоятельств и случайностью, а может быть последствием избирательной кампании?), если он получает распространение в соединении научной и ненаучной частей сознания учёных как в данном случае. Интересно также, что после распространения своей фиктивности подобные расширения приводят к узакониванию фикции на правовом пространстве посредством её институционализации, то есть за счёт сознательной деятельности как в данном случае в рамках публикации статей в журналах. Но можно предположить, что в принципе правовая деятельность идёт по подобному пути сужений и расширений пространств фикций с той лишь разницей, что она подвержена специфической институционализации и регулированию. А с другой же стороны обычная сознательная деятельность не испытывает влияния специфических институтов, а вместо этого подвергается воздействию общественных институтов общего характера, или же в понятиях коренного построительства образовывает производные фикции действительности второго порядка. В итоге поэтому с завершением послесовременности институты всё больше становятся проводниками регуляции фикций по мере того как понятия противоборствующих сторон и конкуренции всё больше размываются, так что все сферы человеческой деятельности оказываются в едином сером котле шаризации. Особенно это относится к карательным институтам, выстраивающим межстрановые и межличностные заграждения: если раньше противостояния сосредоточивались в научной, военной, хозяйственных сферах, то со временем они становятся всё больше соревнованием в установлении и разделении фикций, в регуляции, так что сами принципы регуляции рассматриваются в сознании в том числе учёных как более действительные чем сама действительность и её проблемы. Поэтому вместо того, чтобы содействовать развитию науки в части представления итогов исследований, относящихся к жизненно важным для цивилизации проблемам взаимодействия с окружающей средой, позволяющих лучше понять климатические процессы, институты, ставшие международными площадками, действуют по функциональным принципам и исходя из своих собственных представлений, которые могут всё больше смещаться в сторону фикций отдельных обществ. Конечно, можно сказать, что в данном случае мы имеем дело с единичным случаем — но возможно ведь, что такой случай окажется лишь первой ласточкой, поэтому это своего рода предупреждение, и в силах сообщества учёных сделать так, чтобы оно не было (или не стало) предупреждением уже post factum (а вопрос защиты общечеловеческих прав на научную открытость граждан непризнанных государств подлежит дальнейшему метаправовому исследованию).