«Есть ли у Солнца кто-то, кто ему расскажет сказку перед сном?» Из фильма «Проксима» [Winocour, 2019, с. 1:17:00]

Двойное построение

Согласно дуалистической находке Пауля Ватцлавика можно выделить действительность первого и второго порядка[Цоколов, 2000, с. 33–34]: если первая основана на физических величинах, на измерениях, то вторая — на построениях общественного или личного сознания. Когда мы задаёмся вопросом, кто и как может устанавливать понятия, предпосылки, применяемые и допускаемые вокруг, во всём мире, важно обращаться к этому различению, даже если есть смысла рассматривать этот дуализм лишь как набор крайностей абстрагирования, между которыми возможны и промежуточные состояния . Например, цифровое пространство взаимодействия — более менее поддающаяся измерению среда, в которой сигнал обычно с той или иной задержкой достигает получателя. Но само содержания, как и представления о получателе — вещи культурного порядка так скажем, то есть они явно кантиански «не в себе» (по крайней мере на этом можно сойтись, тогда как выяснение подробностей как так получается и можно ли заглянуть за грань абстрагированной действительности — вопрос другой и вряд ли на сегодня однозначно разрешимый). Поэтому с одной стороны можно что-то измерить, например, количество просмотров, оценок, совершённых действий, но с другой стороны практически нельзя объективно судить о значении таких оценок — о том что же было измерено (с точки зрения коренного построительства («радикального конструктивизма»¹)). В послеструктурализме подобны образом можно представить всё как означенное, но всегда сложно дойти до означиваемого, хотя также можно допустить, что в случае с физическими процессами это сделать должно быть проще, то есть проще приписывать слова-значения явлениям окружающего мира непосредственно не возникающим в обществе, то есть звукам, цветам и т.д. Но в эпоху послеидеологии эта разница постепенно стирается и казалось бы очевидные вещи физического порядка приобретают искажённое и разделяющее значение, как, например, значения отражающей способности кожного покрова или физиологической роли в процессе размножения. Более того, именно трансгрессия за очевидное содержание изначальных выражений означенности в действительности первого порядка по-видимому способна преломлять их физическую вещность в бестелесность действительности порядка второго. В противоположность распредмечиванию, которое бы могло сводить действительность второго порядка к первому и таким образом разрушать в частности товарный фетишизм, этот процесс можно назвать запредмечиванием² и предположить, что он играл важную роль для различных идеологических систем, но обрёл иное значение со смещением идеологического измерения на периферию мировой политики. Когда-то сам институт рабства можно было рассматривать как превращение человека в товар, то есть в конечном счёте как запредмечивание (а в некоторых случаях и как опредмечивание). И философия и религия стали противовесом этому порочному кругу запредмечивания, вернув абсолютную независимость души, построив саму идею души как неподвластной оковам телесной формы, что следовательно можно называть распредмечиванием подобным производимым согласно философии марксизма. Когда же самому телу даётся независимость, то запредмечивание может распространяться и на него, поскольку в мире временного использования людей как ресурса становится не важным абстрактная свобода души, если она формально не подвергается сомнению за пределами трудовых или договорных обязанностей. Одновременно с новой формой запредмечивания времени использования тела через институты найма, а потом и общественное электронное пространство, в послесовременности и дальше распредмечивание становится всё более затруднительным. Запредмечивание через институциональное пространство можно назвать поэтому запредмечиванием действительности второго порядка, как в принципе действительность второго порядка по Паулю Ватцлавику можно назвать институциональной, поскольку она предполагается основанной на тех или иных общественных построениях³. И сама видимость благосостояния и институциональной урегулированности поэтому запредмечивает общественную жизнь с новой степенью сложности, которую нельзя распредмечивать прежними способами, основываясь на простой абстракции единицы труда. В этом отношении сама трудовая теория с открытием всё новых особенностей человеческого поведения утопает в открывающейся сложности действительности второго порядка словно взгляд, направленный на звёздное небо, пока люди мыслят лишь понятиями о созвездиях и возможно механическом вращении планет, но ещё ничего не знают про эволюцию звёзд и тёмную энергию (попытки фрейдизма и юнгианства в этом отношении стремятся к приоткрытию тайн мироздания, но конечно же выходят за область поведенческого объекта исследования).

Итак рассмотрим существенный в институциональном отношении вопрос: каково было значение функции запредмечивания в эпоху послесовременности? Предварительно мы установили, что роль этой функции должна быть выражена прежде всего на институциональном уровне, то есть она может использовать институты для организации общественной жизни, либо само запредмечивание действительности второго порядка может образовывать институты. Собственно товарный рынок можно считать институтом действительности первого порядка, поскольку здесь мы имеем дело с организацией передачи предметов как физических сущностей. Но как только рынок перестаёт быть бартерным или как только отношения нефизического взаимодействия начинают играть существенную роль, то такой институт смещается в область действительности второго порядка. Электронный рынок воплощает окончательное преобладание действительности второго порядка, а возможно целесообразно было бы выделить и называть этот порядок отдельно (например, третьим, если, допустим, включать в него построения, которые в принципе не связаны с предметами физического мира как их воспринимает типичный участник общества, скажем сюда можно отнести комплексные числа, некоторые конструкции высшей математики, но и электронное взаимодействие, основанное на абстракции искусственных языков, отношениях баз данных). Тогда трудовой рынок в свою очередь можно полагать, как довольно строгое приближение к институту действительности второго порядка, поскольку для него существенен эмоциональная и личностная сторона, нежели физическая или математическая. Возможно начать имеет смысл с параллели, которую можно провести между Паулем Ватцлавиком и Адамом Смитом: первый был психотерапевтом, а второй — профессором логики и философом-этиком. И изменение наименований — это не только черта времени, это ещё и показатель специализации жизни. Адам Смит занимался вопросами организации человеческих проблем в том числе рассмотрением роли рынков для деятельности людей, отсюда берут корни его опредмечивание наблюдений с помощью «невидимой руки»: здесь соединены построение действительности 1 порядка как вещи-руки, а также и второго порядка — в абстракции общественной организации, в современном толковании что можно назвать рыночным институтом. Для разрешения противоречия сочетания несочетаемого добавлен эпитет «невидимости». Хотя известно, что изначально Адам Смит применил этот афоризм к другому сочетанию действительности первого и второго порядка: к действиям людей и языческой мифологии, поскольку предположительно первое употребление этого афоризма связано с рукой древнеримского бога Юпитера. В таком виде сочетание выглядит как смещённое полностью к действительности второго порядка, но тем самым оно возвращает нас к философским теологическим обоснованиям Пауля Ватцлавика. Хотя стоит здесь заметить, что предпосылка о роли божества, которое содержит смысл существования мира не соответствует построительской возможности разделения строящейся в созн(д)ании действительности (однако от выбранной точки зрения на наличие смысла в мире не зависит рассмотрение чего-либо с точки зрения построительства, поскольку можно допускать, что независимо от веры в наличие внешней осмысленности в мире исследователь-построитель может обнаружить, что такая вера других — лишь принятие общественного допущения других, тем не менее способных обнаруживать законы и закономерности, в том числе и различать то, что для коренного построителя («радикального конструктивиста») будет представляться действительностью первого и второго порядка, хотя и с других философских оснований). Итак, где изначально метафора имела мировоззренческое значение, она затем начала соединять неоднородные действительности первого и второго порядка. Отсюда можно сделать вывод, что понятия, теории, модели и институты могут перемещаться между действительностями первого и второго порядка (вслед за изменением предмета рассмотрения) в отличие от отдельных сигналов и действий в окружающем пространстве, поэтому задача выделения их роли усложняется. Конечно для упрощения можно зафиксировать предмет исследования, но как мы рассмотрели в отношении института рынка это сделать затруднительно. Возможно для изучающих и практикующих в области хозяйственных отношений терапия и в самом деле представляется как ручное переключение параметров, а для население роль общественных институтов — как рука, посылающая вполне физическую помощь в виде пищи и защиты. Так получается, что мы можем допускать инструментальную теорию, в рамках которой физическое обращение руки с инструментами объясняет значительную часть действия общественных институтов. Можно также предположить, что действительность первого порядка в большей степени связана с продолжающейся деятельностью, в которой большая часть действий повторяются словно бы автоматически, тогда воздействие действительности второго порядка связано с изменением деятельности. Такое представление можно связать с культурно-прагматической концепцией и считать тогда область культуры занимающейся действительностью второго порядка. Но такие упрощения весьма условны поскольку физическая действительность также в ощущениях человека подвержена измерению, а выделить её как некоторую область сознания затруднительно. С другой стороны остаётся надежда на инструменты и методологию сбора информации, в которой показатели действительности первого порядка могут накапливаться. Например подобное рассмотрение может быть предпринято в отношении цветов, что было предварительно описано в отдельной заметке о цветовом пространстве. Но на этом пути потребуются с одной стороны новые способы сбора и обработки данных, также как и в отношении показателей действительности второго порядка, пока же дело ограничивается отдельными попытками рассматривать энцефалограмму «работы» мозга во время сна или дневной график пульса. Ограничения для проводимости кожи хорошо известны в этом отношении из опыта полиграфа. Но часть подобных ограничений может быть снята именно с позиции построительства действительности.

Сегодня в эпоху относительной хозяйственной независимости как удалении на расстояние вытянутой руки (англ. «at arm`s length» - символично, но здесь уже не «hand», а «arm» — разница в длине как раз и может обозначивать различие действительности первого и второго порядка) с развёртыванием дискурса коренного построительства, у истоков которого стоит и Пауль Ватцлавик, проблемы распредмечивания стараются разрешить при необходимости и точечно с помощью психотерапии. Отдельные картины мира конечно же проще изменять и понять, но «невидимая рука» общества в кибернетике скорее понимается как «невидимый мозг». Построение общемировых электронных систем возвращает человеческий мозг с его представлениями второго порядка к порядку физических сигналов (куда-то в древность), делает передачу как обычно представляется более «объективной» — если сравнивать аналоговый сигнал с цифровым (Но были ли древние рептилии .. более объективны к своим жертвам? Возможно их стратегия содержала меньше обмана: кто не спрятался ящер не вноват). Но от этого действительность становится скорее более замутнённой и перевыдержанной, словно бы находящей новым мир мечтаний, снов, который недоступен и выглядит произвольным почти так же как и мир снов (отсюда возможно, как я раньше упомянул, рассматриватьинформационное пространство отдельно в качестве действительности третьего порядка). Да и юнгианство скорее обратилось бы к поискам коллективных символов и их проблем, чем к вопросу о возникновении отдельных картин мира (у отдельных людей — как их по-видимому стремится рассматривать Пауль Ватцлавик). В самом деле, действительность строится цивилизационно уже тысячи лет независимо от того, каких теологических и философских взглядов придерживаются люди, вопросы состоят в том, например, как именно она строится, насколько однородна эта действительность, что она включает, что на неё влияет? Наблюдение за означающими метафорами способно приоткрыть тайны, которыми до сих пор они покрыты, также как и обобщение опыта отдельных выдающихся из общей картины сознаний (построений). Если мы и не в состоянии распредметить сам рынок, мы можем всё же с новыми средствами различения сделать отчётливым видение действительности первого порядка с тем чтобы осторожнее и вдумчивее относиться к построениям порядка(ов) второго (и третьего). Но посмотрим подробнее, что сказал в этом отношении сам Пауль Ватцлавик.

Психотерапия стоимости

Пауль Ватцлавик начинает повествование о действительности второго порядка именно с хозяйственной категории стоимости[Цоколов, 2000, с. 33], противопоставляя подобно теоретикам от хозяйства свойства золота как металла (которые хорошо известны и не подлежат существенному пересмотру на протяжении веков, хотя если говорить о расширяющемся применении и создании сплавов с этим можно было бы поспорить) и стоимость золота, зависящая от общественных построений, в том числе от соотношения спроса и предложения. Да, именно ценность и стоимость и выступают подобно руке Юпитера ведущими силами для биения человеческих сердец и в этом отношении они подобны другим чувствам, возникающим между людьми, то есть во взаимодействии. Но я бы хотел обратить первостепенно внимание на наблюдение Пауля Ватцлавика, которое он приводит непосредственно перед обращением к разделению действительности на части и которое представляет собой действительно существенную проблему психики современного общества: оказывается, что тогда как в целом философии и науке уже давно развенчано представление о возможности установления окончательной истины, но в психотерапии от этого допущения до сих пор не избавились! И действительно психотерапия имеет дело вероятно с наиболее запутанной проблемой с которой сталкиваются общественные науки: проблемой сознания и мышления человека. В сущности поэтому психотерапия и не может считаться наукой в полном смысле этого слова, пока концептуально вопрос сознания и мышления сложных организмов не решён, а феномен каждой личности представляется как sui generis⁴(хотя здесь также нужно заметить, что проблема имеет обширную историю, начавшуюся в Новое время вероятно с позитивизма и идей Огюста Конта, но современное же рассмотрение ушло от этого рассмотрения далеко в направлении рассмотрения отдельных явлений и сущностей, нежели чем стремления к обобщающим нагромождениям — в этом может быть и заключается созидающая роль построительства, что оно стремится разобрать процесс мышления на части, что соотносится и с аналитическим оттенком послесовременности). Тем не менее, избавление от претензии на истинность было бы неплохо для этой области деятельности (и что будет в некотором смысле приближать её к научности), тем более, что психотерапия — это именно то, что возможно необходимо современному обществу намного в большей степени, чем культура и даже сама наука. И вправду пока взаимодействие специалистов по мышлению продолжает исходить из отставленных в дальний ящик библиотек уже несколько столетий или даже тысячелетий оснований не стоит ждать перемещения к пересовременности, а лишь череды бесконечных обвинений. Кроме того, можно даже сказать, что подобная устремлённость к единообразию картины мира лежала в эпоху современности в борьбе идеологий, а затем стала всё в большей степени воплощаться как концепция шаризации (арусск. глобализации), причём неявно и незаметно через мягкие средства массовой «культуры», науки и собственно попыток решения проблем души и тела как через вселенную товаров, так и услуг психотерапевтов. И этот принцип можно усматривать посредством стремления к объединению, в том числе концептуальному объединению, которое неявно становится обычно в большей степени не слиянием, а поглощением (и не только поглощением сущностей действительности первого порядка, в том числе хозяйственных объектов, но и в большей мере порядка второго: начиная от поглощения массовой культуры, до поглощения правовых построений и символов) . Но уяснив для себя первостепенную важность формирования множественной картины мира рассмотрим, какие же возможны пути выхода из тупика идеализма.

Прежде всего нужно выйти за пределы «себя», точнее описать собственную картину мира некоторым внешним образом, например с врачебной помощью. Конечно, такой «выход» с одной стороны близок и древним «практикам», например «восточным», а с другой стороны может представляться несколько неоднозначным, поскольку сознательное отключение от бессознательного в принципе невозможно, а стремление «изменить» внутреннее описание действительности выглядит странным. Но с другой стороны практика юнгианства⁵ сама по себе может выступать одним из вариантов наблюдения за конкретной картиной мира исходя из её соответствия некоторой общечеловеческой картине, безусловно формально относящейся ко второму порядку, хотя с нейрофизиологической стороны a priori более глубокой (но это уже вопрос продолжающегося наблюдения за «тупиком» идеализма). Методы же коренного построительства отличаются и одним из ключевых является представление «как если бы», хотя этот «метод» можно в некотором смысле сопоставить с самим процессом сновидений и тогда сон может становиться одним из самых значительных видов деятельности сознательных существ. Подтверждением этому служат приводимые Паулем Ватцлавиком слова о том, что внешняя действительность («реальный мир») проявляется тогда, когда человеческие построения терпят крах — в этом отношении сны вероятно часто возникают тогда же (но какую де «действительность» они тогда обнаруживают?). Но метод «как если бы» не содержит содержательных ограничений и критерием его успешности становится стремление к разрешению проблемы. Естественно, что обнаружение проблемы всё же предполагает некоторый образ нормальности общественной картины мира, поэтому с точки соприкосновения с нормальной картиной снов здесь можно обнаружить пересечение с архетипами, на этот раз становящихся своременными типами, тенями жизни в настоящем, которые оставляют возможно те архетипы, которых метод «как если бы» различать при этом не стремится. Нарисовать другие контуры, тени происходящего может быть полезно, как полезно и выразить мысли через наполненные цветом движения кисти — случайный образ иногда, а может быть чаще, чем может показаться, совпадёт с действительностью. Но всё это сохраняет практическую означенность стремления через переосмысление к внедрению в картины мира отдельных людей, групп и даже обществ «фикций» без всяких требований к «правильности» и «истинности», кроме по сути некоторого прагматического идеала нормальности, подобного «срединному пути». Конечно переосмысление должно быть в большинстве случаев жизни безобидным методом и подобным гештальт-переключению, когда белый круг просто кажется чуть больше чёрного, а потом приходит внезапное осознание действительности первого порядка, в которой эти круги одинаковы по размеру, так же как значение их окраски. И в этой изменяющейся означенности переосмысление как процесс изменений должно быть весьма эффективным и как способ оптимизации действительности о которых я начал повествование в прошлом году, при этом фактически его переосмысление можно сопоставить с несколькими способами оптимизации: изменением сознания (поскольку, например, сны позволяют находить новые картины, смотреть на вещи по-новому), дополнение (потому что я рассматриваю и общество и сознания как дополнения, при этом важно использовать объединяющую метаконцепцию подобную культурному прагматизму) и как абстрагирование и отстранение (я в принципе склоняюсь к идее представления построительства именно как систематизацию процесса абстрагирования, который лежит в основе сознания) и к другим, которые я ещё подробно не рассматривал, например к параллельным системам — потому что внедрение фикции или представления «как если бы» по сути означает появление именно иной системы рассмотрения (или по крайней мере отдельных элементов системы, внедряемых при этом почти бессознательно, что чревато нежелательным воздействием). Стоит заметить, что ранее при рассмотрении способа абстрагирования и отстранения я уже приходил к выводу о чрезмерной увлечённости созданием иллюзорных абстракций и подчёркивал, что абстрагирование по сути всегда означает нечто большее, чем например, попытка почувствовать по-иному вкус массово распространяемой еды. От наличия приправы или изменения формы нарезки, от системы контроля качества, выверенности пропорций и соотношений не изменится массовый характер производства, оторванность от исходной природной действительности (хотя само по себе соединение массовости и естества вполне допустимо, но подобные примеры в послесовременности редки и носят в основном скорее культурное, чем общественное значение, например, движение «часа Земли»). И сейчас подчеркну, что в отличие от выделения действительности первого и второго порядка есть возможность и выделения вполне естественной и невымышленной действительности от которой человечество вводя «фикции» отдаляется всё дальше и дальше (в её отношении, то есть например в отношении природы, психотерапию осуществить сложно, поскольку обычно не допускается наличие душ у сопоставимого по сложности сознания).

Во время вечерней пробежки по лесу, которая переросла в сумеречную и практически ночную, мне удалось понаблюдать постепенное ослабление цветового зрения, небольшой слой как обычно скопившихся на тропинках листьев постепенно создавал словно бы намеченную светлую дорожку, корни, ветки и другие помехи выделялись более тёмным фоном. Здесь начинаешь понимать разницу между привычным миром и ночным его представлением, при этом действительность первого порядка становится более отчётливой, а нюансы действительности порядка второго, отвлекающие от бега, всё больше растворяются в надвигающейся полутьме. Ягоды, грибы постепенно становятся недоступными для обнаружения, поэтому стремление извлекать выгоду, придавать стоимость лесу постепенно исчезает из сознания. И тогда задумываешься над методом «как если бы», который в смене времени суток сам преображает окружающее пространство подобно толкователю снов, так что даже тёмные пятна в пространстве становятся близки архетипам животных. Сохраняется окружение действительности первого порядка: трёхмерное пространство тропинки и над тропинкой — условия для моего целенаправленного нормального перемещения, а это означает, что намеренно или нет метод «как если бы» нацелен в свою очередь на преобразование преимущественно явлений действительности порядка второго, тем самым приоткрывая «истинную» картину бытия, которой нам конечно же не суждено увидеть полностью, но на которую можно по крайней мере взглянуть под другим углом, даже находясь пространственно смотрящим под тем же самым углом. Тогда мне подумалось, что это допущение может вносить перекос тем, что и само физическое восприятие также имеет искажения. Допустим, что в темноте зрение не только становится в основном чёрно-белым, но и появляются своего рода артефакты, подобные тем, что есть и у цифровых камер, которые называются, например, послеобразами. Конечно для коренного построителя сами эти артефакты могут показаться своего рода построениями действительности или построения её картины, которые ведут правильной дорогой. А что если это всего лишь особенность и недостаток человеческого зрения, который просто проявляется в темноте более заметно? Можно закрыть глаза, но это действие само по себе ещё не позволит увидеть сон. С другой стороны замещение цветного зрения чёрно-белым существенно преображает привычную картину действительности, но это замещение происходит в некоторым смысле всё же прежде всего для первого порядка, поскольку цвета сами по себе всё же относятся к действительности первого порядка. С исчезновением цветов остаются всё же их мыслительные образы, особенно если бежать по известной тропе, где привычны виды и рода деревьев, кустов, опавших листьев. Для снов переключение цветов имеет вероятно похожее значение, если верить тому, что большинство людей обычно видят чёрно-белые сны. Но сознательно по-видимому метод «как если бы» можно применить преимущественно к преобразованиям для явлений действительности второго порядка. Впрочем можно просто закрыть глаза: и вот послеобразы рядом, и вот открыта дорога для воображения — либо нужно изменять окружение другим образом: другим климатом, другим местом, погружением под воду или в пар, но возможно кабинет психотерапевта также довольно эффективен, чтобы переоценить себя.

Фикция как лекарство

Хозяйственная и правовая фикция в отличие от психотерапевтической — вполне укоренившиеся представления на научном горизонте и им не требуется отдельное обоснование в рамках коренного построительства. Пожалуй они сами до известной степени уже ни одно столетие могут считаться вполне успешными практическими воплощениями для этой философской концепции, что по хозяйственной части уже рассматривалось ранее, а по правовой это сходство подтверждается и ссылками на природу судебного процесса, который как раз начинается «как если бы» подсудимый был невиновным — отсюда же начинается и современное государство, относящееся через свои институты к гражданам «как если бы» они были свободными и равными, причём относящееся формально, а на деле существуя в большинстве случаев как фикция. В отличие от государств-фикций могут быть государства-сообщества, можно сравнить их с чем-то вроде коммун, которые изнутри рассматривают себя как единое целое, также как и некоторые семьи и племена (на больших объединениях как показывает например документальный сериал «Клятва» этот путь довольно сложно воплотить в действительности действительной, особенно если слишком доверяться механицизму и методам).

Что касается событийствования человека с природой — то это своего рода фикция иного рода, которая избавляется от привычных фикций. Интересно, что для представителей современной цивилизации племена, находящие себя в осознании единства с природой кажутся намного более далёкими от действительности, чем доверяющие свою жизнь фикции общественных построений. Но в этом отношении коренное построительство способно сыграть самую положительную роль, если позволит сначала сопоставить эти картины действительности как фикции разных видов, а потом исходя из прагматических соображений сохранения природы и гармоничной жизни на планете поможет прийти любому практически направленному сознанию к осознанию важности древней племенной картины (которая также правда приводила к катастрофам, правда местного значения, либо она была в достаточной мере природо-направленной не у всех племён).

Опасность же всеобщего рассмотрения фикции как универсального средства заключается в том, что для действительности второго порядка различий между фикциями не проводится, хотя можно было бы с одной стороны различать глубину действительности по отдалению от явлений физического мира (не обязательно объективных явлений, возможно вероятностных), а с другой стороны проводить разницу по источнику возникновения фикции: либо он стал проявлением чего-то происходящего, либо является практически чистой фантазией (чистая фикция). Конечно нельзя и полностью отрицать полезность создания фикций и самого метода представления «как если бы», на котором основана вся сознательная деятельность планирования и прогнозирования. Но универсализация фикции также опасна, а средств защиты от фикции коренное построительство не предусматривает, допуская, что она может вводиться по словно бы по наитию. Отсюда можно сделать вывод, что нужно по крайней мере соблюдать также некоторый принцип осторожности, который сродни врачебному «не навреди», а также можно записывать какой именно вид фикции применяется в данном случае.

Предписание post factum

Далее Пауль Ватцлавик переходит к рассмотрению ещё одного метода — метода предписаний поведения, по сути сходного с созданием фикций, но на этот раз фикций в области образов конкретных действий, причём до известной степени устанавливающих связь между сферами действительности 1 и 2 порядков. По предложенной ранее классификации предписанное поведение как сценарий должно являться работой воображения или интуиции, а значить представлять собой чистую фикцию. Суть состоит в том, что действия или поведение, задание предписываются подобно тому, как выписывается лекарство без обоснования «механизма» лечения, фармакодинамики и кинетики. Например, изменение поворота угла рта при общении приводит к улучшению отношений, но эта связь не раскрывается пациенту [Цоколов, 2000, с. 46–47]и её наличие возможно становится ему понятно позже, хотя и как принимающему лекарство часто лишь в общих чертах. Безусловно данный подход имеет огромное значение как в практической, так и в теоретической деятельности, что-то подобное можно описать и как метод проб и ошибок, но в этом случае распространённый на моделирование поведения (правда предполагается по-видимому, что число ошибок будет пренебрежимо мало), можно сравнить его и с техникой рассмотрения и построения сценариев поведения. Моё рассмотрение способов оптимизации действительности также во многом напоминает попытку изменения если и не поведения, то абстрагирования и мышления как такового, особенно если обратиться к 20 способу, по сути и открывающему возможности для разработки возможных способов оптимизации (что будет рассмотрено в своё время и в своём месте). Но во многом предписание поведения напоминает некоторую установку, внушение. Важным элементом является конечно внешнее наблюдение со стороны терапевта, привыкшего к различению порядков действительности и жизненных обстоятельств. Если же, как претендует данный метод, его пытаться применять к самым разнообразным областям — начиная от исследований, завершая международными отношениями — то как раз в возможности установления стороннего и опытного взгляда можно увидеть ключевую проблему (потому что с одной стороны отсутствие объяснений не решает возникающие конфликты, а с другой стороны нет объективного источника наблюдения, особенно в шаризованном мире). Но всё же мы можем увидеть продолжающиеся попытки применения этого метода: когда например некоторое общество встаёт перед ценностным выбором оно может согласиться с предписаниями поведения, которое может исходить от различных международных институтов или от конкретных государств. Думаю примеры здесь не имеет смысла приводить, они вполне очевидны, скажем требования к фискальной политике в ответ на предоставление финансовой помощи или правил поведения в торговых и политических общностях, хотя можно понимать это предписанное поведение весьма широко — вплоть до культурного и технического воздействия (что можно объяснить через принцип культурного прагматизма: отсюда стремление культурной составляющей играть роль чего-то нового, хотя в действительности она может нести не новое, а переносить следующую за ней прагматику другого общества). Но стоит заметить, что подобные меры не слишком эффективны в долгосрочном отношении, например, нельзя пытаться внушать обществу другую культуру, как нельзя с помощью изменения картины мира остановить истребление видов, хотя было бы неплохо, если бы все люди просыпались с представлением «как если бы» мир уже погрузился в экологическую катастрофу.

В этом году по всему миру люди смогли поучаствовать в подобном погружении и в некотором отношении это позволило найти новые пути, такие как усиление удалённого взаимодействия. Но одновременно стала очевидна ограниченность возможности шароместничества (арусск. «глокализации»), что видно из стремления вернуться к «прежней жизни», то есть к прежней действительности. В любом случае сейчас можно проанализировать самое разнообразное меню из «предписанных поведений», которые различались практически во всех странах и областях, что даёт богатую почву для размышлений о применении подобных методов в широком масштабе. Один из ключевых элементов возникших вопросов — вопрос культурно-прагматического содержания, который был заметен и несколькими столетиями раньше: либо предписания исполняются на веру, либо требуется объяснение (и тогда это скорее не предписание, а разъяснение). Объяснение означает некоторое притворство, поскольку оно осуществляется post factum возникновения в уме объясняющего, который вынужден делать некоторую выжимку из собственной модели действительности с тем, чтобы объяснение подходило под некоторую среднестатистическую модель. Другое дело, что само возникновение объяснения, как и его природа не так важны, особенно для массовых объяснений: за явными внешними объяснениями практически всегда лежат некоторые скрытые от широкой публики расчёты, расчёты по нескольким сценариям либо просто интуитивное представление. Поэтому может быть не так важно то, что объяснение отсутствует как таковое в случае предписанного поведения и это даже более честно — не давать объяснения в принципе, чем давать заведомо ложное объяснение. Так по крайней мере можно представить преимущества коренного построительства и отсюда можно заключить, что в рамках коренного построительства любое практически объяснение должно быть объяснением post factum, то есть некоторым историческим изучением наложения моделей действительности в прошлом, так что со временем может сформироваться некоторое общественное мнение относительно наилучшего способа наложения. Попытка же представить способы наложения для будущего несоизмеримо сложнее и предполагает значительную погрешность, что очевидно на примере формирования прогностических моделей пандемии или погоды. С другой стороны некоторый класс прогнозных моделей всё же получил широкое признание и применение, хотя во многом он основан на уже объяснённых и имевших подтверждение в прошлом процессах, а также на циклических явлениях, причём эти модели относятся как к действительности первого (изменение климата), так и второго порядка (изменение населения). Поэтому можно предположить что и в отношении отдельных людей и в отношении их объединений в некоторых случаях обоснованные объяснения будущего возможны и следовательно предписанное поведение становится разъяснённым рекомендуемым поведением. И в принципе это не удивительно, если учесть тот факт, что Пауль Ватцлавик был родом из Европы (Австрии) и следовательно должен являться приверженцем предписаний.⁶ Но всё же следует заметить, что в некотором смысле логика предписаний одерживает верх в борьбе с вирусными заболеваниями, поскольку в случае наличия неполных объяснений слишком явной становится относительность принимаемых мер. Возможно разъяснения в большей степени подходят для обыденных или продолжающихся действий, тогда как предписания — для изменяющих и происходящих в меняющихся условиях. Так, можно предположить, что в первом случае постепенно вырабатываются некоторые коллективные правила и нормы, а во втором — решение о предписании должно быть предложено со стороны. Что касается научной проблематики — то для неё характерна скорее изменяющаяся и творческая обстановка, поэтому логичным выглядит применение методологии коренного построительства, по крайней мере за пределами длительной и кропотливой работы.

«Это лишь небольшое путешествие»

В свете post factum можно рассмотреть некоторые восстановленные построения прошлого, которые словно бы после реставрации с применением современных материалов становятся будто бы лучше и очевиднее, чем они были на самом деле. Например, можно проследить параллели в реконструкции времени и действительности в романе Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» и в фильме «Офицер и шпион»[Polanski, 2019]. Конечно, с одной стороны можно построить более действительную действительность, а с другой слишком уделять внимание некоторым деталям. Порой даже слишком сильно проявлять и подсвечивать частности вплоть до их просвечивания. Но такова природа методов, что они избирательны к обрабатываемому материалу, так что искусство порой заключается в интуиции выбора подходящего материала. Итак, допустим «как если бы» одно из доказательств было рассмотрено без предвзятости по этническому признаку, тогда бы вероятно удалось избежать скандала государственного масштаба. Но слишком часто действительность второго порядка вмешивается в толкование фактов действительности порядка первого, таких как соответствие почерка, тем более, что как почерк, так и высказывания часто сами создаются с мыслью «как если бы». Само прошлое всё время вращается вокруг инсинуаций «как если бы», обнаруживая всё новые фикции: фикции создания представлений во имя интересов групп, фикции личных интересов. Отсюда проявляется вопрос: стоит ли создавать новые фикции? Может быть одни фикции призваны бороться с другими? Но повествование невольно возвращает читателя или смотрящего к идее своей исключительности, к художественной абсолютной фикции, которая словно дополненная действительность становится по-настоящему действительной только тогда, когда она в действительности не стремится повторять действительность буквально. Это не означает, что следует стремиться изменять геометрию пространства, это более тонкое ощущение выбора ракурса и перемещения угла наблюдения, угла наблюдения, который допускает существование на некоторой грани «как если бы». Эпитет же утраты в отношении времени обретает изменённое воплощение в построениях post factum, поскольку люди воспринимают происходящее именно post factum своей принадлежности, например по такому существенному вопросу как дрейфусарство. И только лишь избавившись от общественных предписаний можно обрести действительность, которая некогда была в них утеряна.

Возможно коренное построительство и затруднительно применить к прошлому, но пожалуй его возможность исторического восстановления (реконструкции) заключается как раз в поиске ситуаций «как если бы», обнаружении навязанных предписаний прошлого. И тогда проявляются и становятся очевидными до карикатуры ситуации судебных процессов и слушаний, в которых всё наоборот относительно предписанного законом и порядком поведением: «как если бы» обвиняемый был виновен, «как если бы» объяснения были не нужны и «как если бы» действительность второго порядка была очевиднее порядка первого. Но в итоге суть заключается в том что «кто-то должен честно рассказать людям всю эту историю» («Офицер и шпион» [Polanski, 2019, с. 1:31:15]). Правда опасность заключается в том, что одно «как если бы» заменяется на другое или одна фикция ставится в противопоставление другой. В своеобразной игре крайностей придуманной действительности победителем может оказываться желающий представления прошлого в выгодном свете. Конечно для коренного построителя баланс представлений прошлого может заключаться в выборе набора фикций, которые уравновешивают друг друга. Но если речь идёт о повествовании от первого лица, то противоборство крайностей окажется с очевидностью нарушенным. Таковы по существу истории, рассказанные Марселем Прустом и история Жоржа Пикара, хотя в ходе повествования множественность мнений передана по-своему: где-то недосказанностью и намёками, где-то выборочностью (или прерывистостью) временной линии. Но такие истории целесообразно рассматривать и вне методологии коренного построительства, поскольку они создавались исходя из других проекций, более субъективных и отчасти идеалистических, хотя и не менее историографических. А это в свою очередь означает то, что фикции и построения сталкиваются или наслаиваются на видение действительности как настоящей и претендующей на истинность по крайней мере в том, что этой действительности уже нет и она не терпит сослагательного наклонения. Или всё же терпит? Любое небольшое путешествие можно переосмыслить post factum как и извлечь из него уроки и оно обычно представляется как идеализированное построение. Хорошо, когда этого не заметна и как в мире за пределами кабинета психотерапевта действительности вновь воссоединяются в единое жизненное пространство без фикций.

Наконец, ключевым вопросом является моральный вопрос, который рискует разбиться о мир послеморализма. В том, что кто-то берёт на себя обязанности из некоторого морального закона заключается та же проблема фикции: каждое убеждение становится максимой-фикцией, но она как для позднего кантианца должна сделать восприятие действительности иным, одновременно словно бы изменив тем самым действительность или по крайней мере абстрагирование, обнаружив тем самым наличие некоторых оснований морали. Абсолютизация же фикции соразмерна уходу от предположений о трансценденции в сторону релятивизма и редукционизма, которые рассматривают мир обобщённо лишь из-за пространственных информационных ограничений обозначающих, что в некоторый объём пространства-времени нельзя поместить всю необходимую информацию об этом пространстве-времени. Следовательно поместить можно только достаточную информацию, а любая достаточность подразумевает фикцию представления. В определённом смысле поэтому честный и правдивый рассказ можно описать в понятиях коренного построительства как наилучшую фикцию. Тогда и сама мораль представляет собой оптимизацию на поле «как если бы». Так можно прийти к заключению, что поиски наилучшего решения этических противоречий продолжаются и даже коренное построительство с его неявным постулатом о первостепенной важности действительности первого порядка не могут им препятствовать, но наоборот могут служить хорошим подспорьем на пути сквозь послеморали послесовременности. И там, где послемораль представляется фикцией в действительности она вероятно никуда не исчезает.

Список упомянутых источников

Примечания