Дополнение предыдущей записи само станет важным дополнением в повествовании о способах оптимизации.

4 способ: дополнение

Дополненная действительность и протезы

Начиная от физического измерения (в виде технических средств помогающих передвижению, например, палок или лыж) до культурного (в виде цветов, форм) происходит изменение тела человека. Важно осознавать эти изменения и разумно их использовать, например, пользоваться трекинговыми палками даже в городе, если требуется разгрузка ног после тренировки или для разнашивания новой обуви, чтобы избежать появления мозолей. Я уже писал об отрицательных последствия возможного расширения использования дополненной действительности как новой концепции для вычислительных устройств, которые должны получить возможность встраивания предметов, что по сути развивает давно разрабатываемую идею о моделировании трёхмерных сцен. Но трёхмерные сцены и наше пространство действительности в этой новой технологии воспринимаются слишком буквально - в упрощённом видении плоскостей, привязки к плоскостям, там, где для нашей настоящей действительности плоскости - лишь часть общей легенды о правдоподобии, в которой идеальность плоскостей - лишь одна из легенд, другие из которых состоят в криволинейности Земли, искривлённости и парадоксальности пространства-времени, в неидеальности любой поверхности (хотя послесовременность осмелилась заявить об этой легенде с новой силой, вводя псевдоидеальные конструкции из стекла и металла, "евроремонты" и т.п.). Идеологи же нового видения уже широко раздули эту новую псевдовселенную с её иллюзорным дополнением нас. Но всё же трёхмерные сцены в такой интерпретации - не основная область оптимизации. Сначала необходимо понять чем  же дополнение отличается от совмещения, затем мы сможем понять как же операционально применять данный способ.

Распространение

Человек склонен распространять своё сознание за пределы себя: на молоток, на часы, на работу, на время. Он говорит: это моя работа, это мой дом, это наше время. Затем и люди могут быть "своими", "чужими". Но мы начали словно бы с конца или со следствия подобно тому как Фёдор Михайлович Достоевский по словам Марселя Пруста. А начинать следовало бы с того, что человек может быть, а может и не быть, как у Шекспира, но собственно это было чуть раньше, но было несколько в ином свете: не быть не в смысле религиозном или трансцендентном, но в смысле присвоения себя как собственности себе, может быть отчасти в правовом или социологическом смысле, отчасти в хозяйственном отношении. Всякая жизнь с трудом представляется себе через призму добавленной стоимости, поэтому приставленные к нам палки, очки или рюкзак, затем автомобили, дома, заводы - всё это не мы, но феноменологическим можем себе представить и отождествить себя со всем этим как протезами, как дополнением бытийствования. Если мы подключаем наушники или клавиатуру к телефону - то здесь объективно нет нас, наши действия растворяются в тумане прошлого, но как только мы подключаем к себе сам телефон, сам вычислитель, как только наше зрение становится не нашим, а преломлённым через стёкла, то это и есть дополнение. Следовательно дополнение отличается от сочетания тем, что оно имеет непосредственно дело с сочетаниями внутри абстрагирования, то есть в потоке восприятия, изменяя этот поток, это более высокий уровень отвлечения от прогресса и обыденности, но между тем и более близкий к нам самим, если мы ещё что-то собой представляем. Что касается того, что нас может не быть в этом, то всё же абстрагирование остаётся вне зависимости от нахождения нас по отношению к нему: за призмой восприятия или перед ней, внутри неё или везде (везде гораздо заманчивее конечно). Относительно же той возможности культурно-мыслительного совмещения, о которой я рассуждал в 3 способе оптимизации, то культура всё же представляет внешнее проявление, опирается на материальное либо общественное и овеществлённое, а моделирование сознания с другой стороны - всего лишь призма этой культуры, хотя концептуально здесь достигается некоторое сращивание дополнения и совмещения: вот мы совмещаем звуковой и графический потоки, а вот мы уже к нашему внутреннему бытийствованию добавляем внешние заметки и тексты. Просто дополнение обращено внутрь и соразмерно призме абстрагирования, тогда как совмещение находится где-то далеко словно не наш дом, а проспект и транспортные системы, где способы перемещения начинают свою бесконечную игру переходов и перекличек, звонков, гудков. пересадок, перебежек.
Итак, мы приставляем к себе палки и превращаем тем самым руки в ноги, либо одеваем рюкзаки и сумки и напоминаем после этого кенгуру. Природе потребовались миллионы лет, чтобы адаптироваться, а нам требуются небольшие технологические внедреия, в которые вовлекаются правда сотни, тысячи и иногда сотни тысяч людей. Одним из самых красивых технологических дополнений представляется ракета, которая способна доставлять человека в космос. Но и сама Земля как таинственный космический корабль дополняет нас. Так и тело дополняет душу, а душа - тело. Исходя из универсальности этого принципа дополнительности можно было бы подумать, что он и есть одна из основ дуализмов, крайностей, которые так часто нам встречаются. Но дополнение всё же множественно, как неоднозначна и оптимизация. Сами способы и принципы оптимизации представляют собой дополнение нашего мышления, которое словно бы непрестанно всё надстраивает и надстраивает себя в противовес представлению о базисе и надстройке. Нет, они давно поменялись местами, смешались, сломались, были растворены и перестроены. Люди уже не строят дома на Земле, они дополняют Землю и вынуждены оборачиваться на её заботливую уклончивость. Кто-то ещё пытается думать о том, что палки дополняют нас, а не Землю, в которую они втыкаются. Но это происходит одновременно, а крайности в дополнительности стёрты и растворены в области наступающего со всех сторон небытия. Неким приступом антропоцентризма было бы основание думать о том, что человек дополняет собой землю, а может быть и весь обозримый и невидимый мир,  и является тем венцом творения, который мифологизируется всеми. Но ведь нас нет: нет и как в физическом смысле определённости или материальности, растворённости в прошлом, нас нет как себя, поскольку мы растворены в обществе, нас нет и как общества, потому что мы растворены друг в друге, в самих себе и в противоречиях. Поэтому дополнение принципиально невозможно. Но оно всё же осуществимо как одно из противоречий бытийствования: ведь наши палки и есть мы, они же и есть земля, они же и есть общество, они же и есть абстракция. Где бы она ни была, но чувства проникают в ту пронзительную точность, с которой они проникают в ткань Земли тем самым сращивая ткань нашу и ткань её. Отсюда понятно, что дополнение может быть только взаимным и абстрагирование осуществляется именно через дополняющие элементы.
Наш язык (в том смысле, в котором он не наш) - одно из ярких средств дополнения мышления, которое и отличает нас (как не нас) во многом от другой фауны. Но если язык нужен для построения общества, тогда люди становятся, общаясь, дополнениями друг друга, а может быть сказуемыми или прилагательными. Речь так устроена, что она опредмечивает саму себя. Но можно представить и иной язык, в котором останутся одни дополнения. Он немного будет похож на базу данных или на матрицу, может быть на регрессионную модель, может быть на наши собственные нейронные сети, дополняющие друг друга через бесконечную сложность и простоту, которой может быть не бывает в том же смысле, что и нас самих. Если же язык используется не для разговора, а для рассуждений, то он связывает нас с неизвестностью, с бытием, с культурой, с обществом как абстракцией, с богом. Но я говорю язык связывает, а должен был бы сказать дополняет, хотя в этом и состоит природа трансцендентального, что обратная дополнительность становится за пределы его поверхности и обозримости словно тёмная энергия. И всё же говорить можно, можно означивать, даже если не знать означиваемого, не догадываться о нёи подобно тому как писать картину ещё невиданных миров и вселенных, картину, способную преодолевать пространство и время, законы, но в то жн время находиться в области их определения. И в этом установлении способов как дополнения мы не просто должны определить или доказать практический разум, но также и культурный разум, разум чувственный и сверхчувственный. Но рассуждать таким образом может быть парадоксально, потому что если и есть где-то идеал, то дополнять его практически бесполезно. Поэтому практически дополнение может и должно выходить за практическое. Здесь же мы и не определяли действительность как действительность практическую, хотя почему-то рассуждения, которые здесь возникли дополняют примеры, ставшие основой для сгустка этих строк, слишком условно и отвлечённо. Наверное так происходит по причине поставленного ранее табу на дополненную действительность и на её развитие. Вместо этого мы нашли примеры заурядные и обыденные, хотя с другой стороны увидели, что принцип дополнения может быть даже являть собой более первичный и непреложный закон, чем принцип зависимостей. Отсюда мы можем определить принцип дополнения как взаимную проникающую сочетаемость элементов действительности через нечто, что является абстрагирующими или дополняющими элементами и в дальнейшем применять его как для распредмечивания окружающих общественных иллюзий, так и для открытия и создания чего-то нового.

Распредмечивание общественных иллюзий

Общество само представляет собой главную иллюзию современности. Его нет как сущности, оно что-то своё для каждого. Словно операционная система, которая работает на множестве вычислительных устройств, она скрывается за вывеской и логотипом государства. Но общество - это не система, а люди - не вычислительные устройства, поэтому вывеска здесь избыточна и чудовищна. Если в прошлом люди жили в племенах и не думали об обществе словно стаи морских млекопитающих, которые тем не менее порождают культуру, но культуру преходящую и изменчивую в виде песен, а может быть и сказок, то в цивилизационном определении они отождествляют себя через ложную абстракцию сопричастности. Это и есть то когда-то безобидное дополнение, которое способно порождать империи и мировые системы. Но ничего этого нет, потому что дополнение - вещь личная и противоличная, отрицающая личность через множество зависимостей, которые каждое из отдельных дополнений порождает словно слова в песне или сказке, к которым относятся бережно и чувственно. Вся эта былинность была забыта разом с появлением общественных и гражданских структур, подчинения, иерархичности. Дополнение было поставлено с ног на голову и от личного абстрагирования стало частью абстрагирования общетерриториального и даже общемирового. Поэтому теперь мы не можем просто вернуться к прошлому и почувствовать как наш взгляды, руки и ноги впиваются в тело земли, как роса и туман проникают в наши лёгкие, на кончики наших волос, как стебель прорастает одновременно с тем, как мы его пережёвываем и начинаем переваривать. Вместо этого перед нами неприступная бетонная или кирпичная стена, когда-то бывшая деревянной, отделяющая нас бесконечно от порывов ветра, от дуновения дождя, от утреннего солнца. Поэтому эти дома больше не дополняют мир, они даже не дополняют нас, всё, что они могут сделать - это смотреть своими унылыми глазницами на бесконечно плывущие где-то в вышине облака.
Когда стены были деревянными, то они дополняли окружающий мир и мир внутренний через ещё недавно бывшими живыми ткани. И эти ткани миров, жизни словно оказывались непрерывно связанными, неразрывно едиными и самоцельными. Как только же возникли фабрики, прокатывающие металл, выливающие плиты, смешивающие цементно-песчаные смеси с водой, то во всём этом нисхождении от природы, в бездумных сочетаниях, продиктованных практикой, ранее бывших культурой и идеями, в абстракциях жизни, в которых есть лишь жажда открытий и стремление к непонятной цели прогресса, то ткань стала либо разорванной, либо свёрнутой и завороженной в вечном сне бетонных плит, которые утратили всякое напоминание жизни, которые превратили подобие древних саркофагов в дворцы для жизни и торговли. Если бы мы ещё доверяли этим камням, если бы мы вздрагивали вместе с каждой молекулой, то мы бы проникли в технологию и избавились от нагромождённости и скученности, бездушной запутанности всего и вся, где дополнение становится призраком бытия, где оно словно крест над могильной плитой цивилизации. Нас бы не было лишь как культурного слоя, как функционала без функций, как вместилищ душ, на месте которых зияют раны от прошедших, продолжающихся и грядущих войн. но мы всё же есть как утверждение, пусть столь же иллюзорное, как и утверждение о существовании общества. Мы не общество общества, мы - общество без общества.

Создание через принцип дополнения

Можно ли строить, если в руках ничего нет? Можно ли идти, если нет ног? Можно ли думать, если нет языка? Можно ли существовать, если отрицать собственное существование?
Необходимо ли ткань, если ты не ткач? Должно ли мерить мир, если в этом нет пользы? Зачем задавать себе вопросы, на которые невозможно ответить? К чему мы придём, если путь дополняет нас, а не мы его?
Тело - это дополнение мозга. Так можно сузить принцип дополнения в материалистической проекции. Но мозг - отнюдь не главное даже в этой проекции. Главное - это абстрагирование, а значит и его дополнения.
Создание может происходить через культурный прагматизм, но тогда мы слишком приближены к практике и культура может быть слишком плоской подобно стенам наших домов. Но именно таким образом можно дополнить стены полками или картинами, дополнить окно сеткой, дополнить тело картинками или стразами, дополнить волосы цветами, дополнить ощущения салютом, деликатесами, духами. Но таким образом нельзя дополнить мысль, нельзя перестроить мышление, нельзя изменить чувства, которые сотканы изо лжи. Потому что дополнять в них нечего, их нельзя оптимизировать не распредметив вначале, а распредметив можно обнаружить иллюзорность плёнок и взглядов. Но слова можно просто сочинять, потому что они уже за мыслью, они дополняют друг друга, хотя не являются друзьями ни своими, ни может быть и нашими. Но происходит это не всегда, поэтому дополнение - своего рода искусство сложное в той же мере, как сложным представляется гармонично повесить картины на стены, как воссоздать наброски своей культуры, той, в которой нет ни квадратов, ни прямоугольников, где бесконечные неровности переплетаются между собой и не образуют ничего кроме ничего, потому что их нельзя опредметить, нельзя опредметить как нас самих, поэтому то и нельзя ставить себя как часть предложения, которое не является достаточно дополнительным, которое не вызывает приступа отчуждённости от иллюзорности, которое не содержит абстрагирования или содержит его лишь как сказуемое. И если это так, если абстрагирование в предложении - лишь действие или процесс - значит здесь нет действительности, здесь нет нас, здесь ничего не может быть дополнено, как не может быть дополнено и всё. Лишь ничего, которое не стало чем-то и всё, которое ещё не всё могут быть дополнены, возможно друг другом или сами собой.

Выше дополнений

Хотелось избавиться от дополнений, ведь они так скучны и замутнены, но всё было дополнениями, которые ими не были. Вот книга Марселя Пруста, которое вплывала в меня словно летний дождь в эпоху серых дней, которые тянутся словно бесконечный свинцовый дождь вечно пылающего Нотр Дама в Париже. И в этом дожде люди боятся лишь за свою собственную жизнь, за своё здоровье и здоровье близких так, словно они все верят протестантской этике. Но жизнь нам не принадлежит, как не принадлежим мы себе сами. Каждое мгновение абстрагирование дополняет нашу внутреннюю картину, каждое мгновение Вселенная расширяет своё пространство, дополняя саму себя. Хорошо, что здесь не возникает зависимостей для меня, но обычно все эти дополнения построены на зависимостях и влекут зависимости новые. Множество маленьких мирков, маленьких людей, становящихся вместе силой, способных принимать тогда решения за других, потому что они не способны решить за себя. Но и в моём самоотречении решительность поминутно ускользает также как у Марселя Пруста, так что завершение работы становится под вопрос всё в более мучительной и серой степени.
Вплывал в меня и летний вечер с пространством 4 стен, в котором я пел мелодии, пришедшие вдали от города среди деревьев живых и мёртвых, там, где эти слова становились одинаковыми и бессмысленными, где отпадала в них необходимость, где птицы и мухи подхватывали движение моих глаз и волос, голоса, где я вслушивался в затихший ветер и наблюдал его незримое отсутствие, где я нацеливал взгляд на стволы деревьев, а видел за ними устремлённость ввысь, простую и недоступную мне. Так слова дополняли меня как только я забывал о них и вплывали в меня словно проявленная плёна моих воспоминаний и впечатлений, неторопливости и скорости перемещения по живой земле между корней, а не по этой мёртвой земле асфальта, металла и бетона, которая неотступно вонзается в мои ноги здесь. И вс1 же у меня был воздух, птицы, река, свет, цветы на окне и это всё и сейчас здесь и словно будет всегда уже внутри меня, уже внутри этих слов, но тем не менее также и снаружи в незримом абстрагировании ускользающих мгновений, которые дополняют друг друга как прошлое и будущее.
Всё же этот дуализм дополнительности сводился снова и снова к одной точке моего сознания, которое вновь и вновь не может вырваться из гипнотической прелести диалектического единства.

Новые дополнения

Постмодернистская случайность определяет зависимости через парадоксальность отрешённости от собственного существования, но как это ни странно и банально звучит, у нас всё ещё есть шанс избежать этой зависимости, порой же это можно сделать через саму случайность. Такая случайность может экзистировать через горизонт дополнения, когда мы придумываем новые способы, новые вещи, новые идеи и слова, но главное сохранять преданность существованию, бытийствовать через непрекращающееся дополнение абстрагирования. Можно поиграть с котом или псом, которые посылают ежедневные сигналы, выполняют одновременно несколько команд или действий, последовательно примеряют новые места для собственного сна и охоты почти также как люди. Но дополнение идёт дальше и проявлять его сложнее, возможно даже природа дополняет себя преимущественно через эволюцию в течение длительного отбора, сортировки, конкуренции, превращений ничего во всё, с тем, чтобы в этом всё не было ничего похожего. Соприкасаться поэтому с итогами селекции самого человечества вдвойне приятно, потому что это имитация естественного процесса, но ускоренная во много раз. Но ускорение - другой способ оптимизации, что же касается дополнения, то в отборе случайность дополняет упорядоченность и закономерность. Этим дополнением, мутациями, горизонтальными переносами и прирастает корпус природы. А нам надо идти дальше, но дополнив свои ноги тем, что нам оптимально удобно, дополнив голову шляпой, а тело - одеждой, когда без дополнений жизнь почти немыслима, также как без искусства, других людей и отрешённой незаметной приверженности себе как другим и другим как себе.
На небе вновь появилась Луна или же постоянством светодиодов фонарь прорезал темноту ночи. За занавеской этого не видно, свет спокоен и непрозрачен. Дополнить каждый миг просто: к следованию прошлого достаточно добавлять устремлённость в будущее, всё время требовать нового, несбыточного и невозможного. Именно так и становится возможным продолжение пути, которое разливается само словно река и остаётся в следах прошедших и проехавших на теле земли подобно ране или мозоли на пальцах или ногах. Дополнения почти всегда оставляют следы и на нашем теле, в этом состоит взаимность и проявление принципа, который оптимален тогда, когда незаметен, но даже если мы о нём думаем - то словно в медитации сосредотачиваемся на отсутствии дополнений. И тогда вновь изобретаем окружение, становящееся иным словно заново придуманная цивилизация, заново сотворённые мы, а прошло лишь одно мгновение и было сделано лишь одно небольшое дополнение, которое словно капля воды, перевешивающая чаши весов или уравновешивающая их, словно одна песчинка, которая заставляет завершиться время, которая начинает новый цикл, ведь дополнение в прагматическом смысле - это новый проект, новая строка или новое предложение. Если слова подчиняются внутренним законам, то подчиняются ли таким законам фразы, предложения, абзацы? Или они словно бесконечное море позволяют нам путешествовать словно бы на одном месте, но уже бесконечно далеко и бесконечно свободно.

Область применения: прошлое, настоящее, будущее, внутри, снаружи, абстрагирование, бытие, всё, ничто