Когда слушаешь как джаз, так и популярную музыку задумываешься о различии серьёзного и массового содержимого, о существовании этой разницы, но уже и в другом отношении: о различии культуры людей у людей и других животных. Определённое общее основание появления скажем птичьего и человеческого пения существует, как и наследование свадебных нарядов и ритуалов людей от природного окраса и танцев мира природы существует. В этом отношении можно задать вопрос о том, можно ли считать культуру людей улучшением культуры животного и растительного мира (а растения, такие как цветковые растения, сами стали важным элементов развития природных отношений по линии взаимодействия с животными)? Или же даже не в вопросе наследования, а в плане соотношения человеческого и нечеловеческого в принципе и высокого и низкого в частности. По крайней мере в том, что люди привыкли дарить друг другу срезанные цветы как произведения природы, приписывая им в этом то ли соотношение с природой. то ли аллегорию (вопрос) жизни и смерти уже можно усмотреть превосходство природы, поскольку люди не смогли пока создать предмет аналогичной аллегорической силы пожалуй за исключением различного оружия, особенно массового поражения. С другой стороны, люди привыкли к массовости и количественным улучшениям в принципе: как извлечь из земли больше зерна, ягод, как увеличить размер плодов, бутонов и мышц — в этом они достигли некоторых успехов. Именно в этом возможно и проявляется олицетворённость массовости в культурном отношении эта культура основана на усилении некоторого хода или черты в отрыве от среды его возникновения. Но и в джазе часто начинается зацикленность вокруг известных народных и массовых тем. В этом отношении он выступает некоторым метауровнем, оторванным от кривой эластичности высокого-низкого. Возможно и в отношении животных можно обнаружить подобный универсализм по большому счёту в природном мире действительно можно говорить об отсутствии разделения массового и уникального, если даже не об отсутствии разделении и разделённости в принципе.

Другой стороной животного времяпрепровождения является иное понимание культуры и жизни: вместо того, чтобы рассматривать разделённость общественных пространств и наличие музеев можно считать всё пространство-время музеем. Иногда доводилось и самому ощущать эту актуальность: достаточно просто включить музыку, основанную на некотором звуке, а также быть в соответствующем настроении, как сама жизнь начнёт приобретать иное ощущение. Это подобно тому, как переместиться в собственных 6 стенах в лес, в уютный или шумный двор, на улицу, на болото, а может быть и в концертный зал. Стремление к этому ощущению в действительности проявилось и в цифровой среде послесовременности: с одной стороны проводятся доработки обеспечения для создания погружения (с учётом расстояния до динамиков, нахождение в некотором месте зала), с другой стороны возникло течение распространения записи шёпота. Дело конечно не просто в изменении модальности информационного потока, не в топологии (местознания и местоосведомлённости) пребывания людей, а скорее в местомифосе: можно услышать дыхание духов леса, но в этом духе будет и важность научного изучения звука как среды существования природы и понимание природы как единого организма, частью которого является сам слушатель, пришедший в лес. Так вот, те же домашние животные тоже впадают в иллюзию восприятия, потому что они не знают, что с помощью цифровых средств воспроизводится запись — для них всё происходящее творится здесь и сейчас, не бывает записанного (хотя некоторые животные, особенно морские млекопитающие или лошади, а также и приматы возможно догадываются о природе записи). Но удивительно, например, для котов, когда вдруг по пространству комнаты раздаётся раскат грома или начинается шорох дождя — то есть кошки определённо способны разделять происходящее вне организма природы в рамках окружающего физического пространство и происходящее внутри организма природы. В рамках гипотезы можно сказать, что произносимое и проигрываемое поэтому они рассматривают в качестве собственной части подобно тому, как они отлавливают мышь, поглощая часть пространства и организма внутрь себя. Таким образом, это действие является действием взаимодействия типа Ж/Ж — но только до той поры. пока оно не превращается в что-то, что не вписывается в рамках сред жизни. Допустим, шум вентилятора слишком монотонный, чтобы его можно было признать музыкой, а с другой стороны действие сложной транспортной системы — шум дороги, тоннеля и едущих в вагоне людей, строительной площадки — уже можно рассматривать наравне с музыкой. А ритм жизни иногда задаётся стуком колёс поездов также как и шумом из соседних квартир, домов и комнат или стуком пальцев по клавиатуре. Наличие жизни с некоторого уровня сложности можно в действительности определить по звуку и этот звук создаёт саму среду обитания (поскольку свечение не получило такого распространения, но и изменение окраски иногда выполняет ту же роль). Но не стоит ограничиваться коммуникативной функцией происходящего.

Проведёт ли новый виток эволюции к появлению новых средств взаимодействия или к упадку как естественного, так и человеческого в привычном виде неизвестно, но звуковое наследие вероятно останется навсегда, если высокоорганизованному разуму удастся пережить надвигающуюся природную катастрофу массового вымирания. Звук в некотором смысле останется новой формой жизни, которая воспроизводится подобно граммофону Станислава Лема. Обнаружить, что за граммофоном стоит жизнь и эта жизнь способна к дальнейшему организованному существованию может быть не так просто, как и разобраться в том, что по ту сторону передатчика стоит культура, а не агитация или обман. Так и птицы выбирают для жизни обычно леса и скверы, но некоторые находят свои ниши на свалках и в скалах. Везде звуки наполняют мир участием жизни: без жизни и колебания волн и дыхание отличались бы от наполненности жизнью, они были бы шумом, даже если человеческое ухо ещё не способно почувствовать и ощутить разницу.