В недавней заметке я предложил концепцию культурного прагматизма и указал на некоторые примеры из повседневности, показывающие её широкое распространение, такие как причёска, средства связи и часы. Получается, что особенного значения для повседневности культурное отображение предметов не имеет, поскольку причёска не защищает от осадков, средство связи дарит ощущение связи, а не обеспечивает распространение видеосвязи и большее присутствие, часы также дарят ощущения управляемости и упорядоченности временных отрезков, но не определяют и не дают оснований для определения нашего жизненного пути. Но таковы же и представления об одежде, жилищах, транспортных средствах и практически всех возможных артефактах: они оправдывают своё название, все становясь предметами искусства, а не выполнения прагматических функций. Но объективно ли такое положение, основано ли оно на действительной природе человека? Ведь человек несовершенен и ищет дополнения своей действительности во внешних объектах: его ноги стираются в кровь от длительных хождений, поэтому он придумал обувь, его тело не имеет густой шерсти, поэтому он носит одежду, человек склонен к заболеваниям, поэтому он придумал лекарства и тёплые жилища. Такие объективные предпосылки и являются первичным основанием для культурного прагматизма, поскольку дальше человек просто вынужден творить, а всё, что он творит - он переосмысляет через символическое значение. Даже движение построительства тела достигает в этом смысле предела, стремясь и само тело человека превратить в некий символ силы и уверенности. Также и повадки, голос, общение - всё мироощущение человека становится основанием для его переработки собой себя, то есть зацикленности на культурном метаболизме собственной природы, где и лапти и пряники и металлопластиковые двери - всё вовлечено в процесс выделения прекрасного над полезным, где сама пища становится скорее вкусной, чем необходимой и насущной, где для обуви важнее всего блеск и материал, а не удобство и скорость передвижения, где двери обеспечивают закрытость и тишину, а не теплоизоляцию и эффективность расходования ресурсов, где всё смешивается в веренице достижения набора символов. Но остаётся вопрос: случайны ли эти символы или они вызваны работой нашего сознания? По сути для ответа на такой вопрос мы должны выбрать ту или иную философскую концепцию: идеализма ли или реализма, языкового или вероятностного и запутанного определения мира, множественности вселенной и так далее. Но мы допустим для целей концепции культурного прагматизма, что деятельность человечества осуществляется в исторически и природно определённых условиях и следовательно объективна по своему осуществлению. И человек может управлять этой деятельностью и определять путь своей жизни, иначе все рассуждения о значении прагматизма оказываются бессмысленны, поскольку и сама склонность к этим рассуждениям и все последующие действия не могли бы тогда быть изменены. Но мы предположим, что культурная деятельность представляет собой обособление от общего потока деятельности и поставим тогда вопрос таким образом: могут ли и должны ли культурные символы определять деятельность и прагматику или прагматика как осуществление деятельности необходимо предполагает возникновение культурных сущностей, выглядящих и представляющихся иногда несколько странно и несопоставимо с практической деятельностью по тем или иным причинам?

И у нас есть хорошие свидетельства того, что деятельность первобытных людей и их стремление к инструментализму обусловили продолжающееся и по нынешнее время стремление к созданию множественных артефактов как продуктов творения деятельности людей, а также как объективности удобства их применения в повседневности. Если первобытный человек взял шкуру и использовал её для защиты тела и ног, то он уже был на пути к творчеству, хотя объективно он становился на путь прагматики. Но всё же человек разрезает и сшивает шкуры, затачивает колья и стрелы, иглы, обрабатывает камни - и в этом он становится творцом. Или творцом становились технологические изобретатели своего времени, а другие лишь применяли полученные артефакты. Но и в этом применении, в образе ношения и в самом изменившемся облике люди становились творцами, а в этом втором смысле люди становились культурными изобретателями или как принято говорить в институционализме - создателями новых общественных институтов, таких как институт каменных орудий и их применения, институт ношения одежды, институт причёски. Но, как мы отметили, культурная и технологическая составляющие неразрывны с деятельностью людей, поэтому обозначать все сопутствующие явления "институтом" может быть несколько упрощённым и лишь запутывающим происходящее. В прошлом причёски выполняли отдельные функции, связанные с обрядами и ритуалами, например. Но теперь современное общество смешивает всё и вся и по сути причёски лишаются как творческой, так и технической составляющей. Ведь они становятся объектом культурного заказа, они делаются для вечеринок, для свадеб и выступлений, они делаются напоказ для отдельных функций и сами эти функции и их распространение определяют подчас жизнь человека. Возможно отчасти так было всегда, но именно общество послесовременности доходит до высокой степени институциолизации в сфере услуг, когда различные культурно-прагматические обряды переходят в заказные символы, которые перестают быть объектом творчества и становятся объектом общественного заказа и ожиданий. Конечно, некоторые люди осмысляют важность происходящего и озабочены культурными изменениями, различные мероприятия и форумы собирают разных людей и вовлекают их в культурный обмен символами. Но и здесь по большей части всё происходит формально и предопределённо, общественно установленно и во многом исходит из необходимостей массовой культуры. Но для массовой культуры творческое и техническое изобретательство - всегда итог компромиссов. Массовая культура подстраивается под желания и потребности среднего человека, а может ли творчество и развитие среднего человека становиться основой для развития общества в целом? Ведь в этом случае объективность развития теряется и разрушается в угоду достижения необъективности, то есть не исходя из устремлений и действительно происходящего, а исходя из массового субъективизма. И я говорю не конкретно об учёте интересов меньшинств или о подчинении воле философов или аристократии, скорее наоборот, я говорю о иной институциональной системе, которая существовала в эпоху первобытно-общинного строя. Не случайно в этом обозначении присутствует словоформа "общинный", ведь именно общины и обеспечивали слитность культурных и практических интересов людей, обеспечивали жизнь и простых людей, и шаманов и вождей. Возможно это общество может показаться малоподвижным и "традиционным", но оно наверное и было "традиционным" именно потому, что каждый был вовлечён в символьно-культурный обмен, в танцы, в ритуалы, а сама прагматика не мыслилась отдельно от культуры. Камни и орудия труда оберегались и сохранялись, они не были тем прагматическим инструментом фабрики, которым их сделала современность. Найти грани смысла и разложить элементы значения - это мы могли сделать в авангарде. Но соединить прошлое с будущим и части общества в единое целое - уже не под силу послесовременности ("постмодернизму").

Сегодня, одевая шубу или шапку, мы уже лишаем их объективной связи с действительностью кроме той условности. что так принято, мы словно не защищаемся от холода, а вступаем в условный культурный обмен, и обмен массово-культурный. Мы не творим и не шьём шапок и шуб, мы даже редко строим дома, мы не можем перенастроить приложения и понять для чего они нам нужны. Сообщения и уведомления, календари и напоминания - всё уже будто бы само определяет наш распорядок и желания. Стоит смахнуть все уведомления и пересмотреть вязаные шапки и рукавицы: здесь мы всё ещё можем нащупать связь с культурным значением, которое бы было объективным. И объективно телефон является воплощением массовой культуры - бессмысленной и пустой, стремящейся к универсальности и усреднению, тогда как для творчества необходимо использовать отдельно вычислительное устройство, хранилище данных, фотоаппарат, приёмник спутниковых сигналов и экран для просмотра содержимого. И такое разделение похоже на то, к чему стремились наши предки, когда изготавливали множество орудий труда из камня, ведь если бы мы захотели изобрести универсальный камень - то он бы остался средним лежачим камнем, каких полно создаёт природа и в случайном отборе в воде, в воздухе и в недрах земли, но которого (среднего камня) всё же не существует. А как только человек начал творить, он уже увидел камень как часть своей деятельности, объективной и культурно прагматичной. И в этом видении он уже были и творцом и прагматиком одновременно, и будем надеяться он снова им станет, поскольку беря средние артефакты массовой культуры он не становится ни более культурным ни более прагматичным.