У каждого есть Я. И есть также сверх Я. Именно сверх Я оказывается неизменно выше самих себя. Мы говорим Я и подразумеваем сознание, мы говорим сознание и подразумеваем окружающие его элементы культуры и прагматизма. Хотя культура и прагматизм могут составлять основное содержание собственно языковой и прочей осознанной деятельности, но их противоположные отображения в эпоху послесовременности составляют замещённое и иллюзорное бессознательное, которое пытается занять открывающиеся ему поисковые и поглощающие действительность просторы. Кажется здесь не остаётся места для сверх Я и это место в самом деле стремится занять машинная технология, контролируемые и управляемые сети, стремящиеся изменять своей доступностью и советами образы матерей и отцов. Мы говорим поиск и подразумеваем наличие ответа, мы говорим найти и подразумеваем абсолютное знание. Но его нет, это знание — лишь от незнания, оно существует здесь и сейчас, растворяясь с каждым следующим словом, которое мы будем стремиться понять на странице «ответа». То, что мы перестаём находить в других людях возможно мы всё ещё сможем найти в себе и обретя новую уверенность в собственном отрицании Я вступим на дорогу поиска новой экзистенции, на сей раз не ограниченной большим братом. И в самом деле, если мы изобретаем образ большого брата, то он вполне реален, он становится тем братом, на которого приходится положиться. Он скорее старший брат, несущий безопасность, но в то же время превалирующий своим тайным знанием будущего, которое в сущности наше, но которое он от нас прячет. С братьями всегда так: готовность делить по-братски оборачивается неравной игрой. Так и большой брат берёт наши независимые и свободные мысли и компонует в общественную картину, в которой всё некоторые объединения людей пытаются установить другое устойчивое существование, смирить пыл общественных проявлений культуры и контркультуры, даже если они их понимают не больше, чем база данных осмысляет значение слов языка, но скрытый коллективные интеллект не обязательно должен быть сложным, по своей структуре он может напоминать те же нейросети, которые пытаются применять в информационной практике. Но что отличает наше сознание — это множественность отображений, часть из этих отображений даже на самих себя. Мы сами определяем свой контроль над собой, равно как и устанавливаем рамки общественного и родственного подчинения. Пусть мы делаем это чаще всего вынужденно или просто выбирая в простых ситуациях. Но мы всё же способны выйти за пределы ситуаций и перейти к независимому осмыслению действительности.

Что такое победа над собой и кому она принадлежит? Мы сами этого не узнаем, потому что победив себя мы всё время становимся другими. Но путь продолжается. Побед не бывает прагматических, победы бывают противоречивы, поэтому и прошлое Я способно становиться частью победившей стороны. Таково Я — оно отрицает себя и опровергает всё остальное, особенно когда оно устремилось к растворению во всём остальном. Победить всё остальное оно не может наверное, победа во всём мире остаётся утопией. Поэтому ему остаётся побеждать только над собой, по крайней мере пока существуют те цивилизации, которые каждая пытается определить Я через себя. Победа над собой принадлежит каждому, но не каждому она принадлежит. Разница в отрицании победы и в отрицании себя, готовности отрицать - а значит и признавать победу. Подобно православной этике чем больше мы проигрываем - тем больше мы побеждаем, тем больше мы признаём своё смирение. Но здесь всё же есть место и собственному Я, которое необходимо в самоотрицании как и в стремлении к Богу. Это понятная каждому история - победа над собственными страстями, преодоление слабостей, что делает нас сильнее. Но этот путь делает нас другими, хотя и оставляет шанс на сохранение культуры. Прагматизма здесь может быть особого и нет, от него приходится отказываться когда мы говорим "Возлюби врагов своих". В иных случаях нужно отказываться и от культуры, когда мы бежим куда-то и тем самым переносим плоды созидания культуры на бренную почву. Поэтому Я - как электромагнитная волна проходит несколько фаз, в которых сменяются отказы от различных частей. Иногда она может как прилив возвращаться на берег и превращать сухость песка вновь в морскую пену. Добро должно победить зло, но добро в этой страсти к победе порой само оказывается жестоким. Множественность и многомерность этических начал определяют невозможность победы, но из отрицания этой невозможности вновь возрождается стремление побеждать.