Что такое экзистенция? Можно ли экзистировать, не зная об этом? Конечно мы не часто задаём эти вопросы, но иногда говорим об экзистенциальной важности чего-либо, то есть о выживании или существовании чего-либо. Ещё нашу жизнь пронизывает Шекспировское "быть или не быть", а о чём, если не об экзистенции этот вопрос? Ведь он включает размышления как что-то выбрать в жизни, наверное самое важное, стать иной сущностью, выжить в этом мире. Ещё сегодня встретил вопрос о важности ... Постоянно перед глазами появляется вопрос не иначе как экзистенциальный: докажите, что вы не робот. И это меня спрашивает робот! Где теперь власть? Если отвечать на этот вопрос, то нужно отвечать что экзистенция это не что, то есть ничто или нечто и в этом её постструктуралистская денотация. Экзистенция тогда как отрицание бытия, а бытие - как отрицание жизни, но лишь денотированно, то есть означаемо, а не означиваемо. Означиваемо же бытие сопряжено с собственным отрицанием, например, в том, что смысл жизни - и есть отрицание жизни, поскольку смысл жизни важнее неё самой. И этот смысл для животных проявляется в кастрации, когда жизнь кастрированного животного уже лишена смысла размножения, но для домашних животных в связи с искусственным отбором она лишена изначально, поэтому это вопрос о различии равенства и противоречивости. Для людей же бытийствование будет различно и не обязательно в первую очередь сводимо к размножению, хотя для большинства вероятно так, но и вопрос о кастрации людей сегодня не ставится, поэтому собственно тот или иной смысл совпадает с экзистенцией, но не совпадает с жизнью как физическим явлением. Но вот экзистирование осуществляется через жизнь, поэтому собственно с экзистенцией может не всегда совпадать.

Бывает, что единственными домашними животными остаются тараканы, которые иногда судорожно убегают из поля зрения, мухи или моль, завораживающие взгляд своим неожиданным перемещением по воздуху. Тогда и возникает вопрос об экзистенции как о выживании, ведь общение с этими животными происходит в попытках их уничтожить и даже исходя из внутренней ненависти ко всему роду тараканьему. Это желание положено в отношении мышей у кошек, тогда как у женщин часто проявляется в виде боязни. Такие контрасты и свидетельствуют об экзистенциальности вопроса.  Но может ли понять таракан моё представление об экзистенции, похожи ли они? Возможно это единственное, что нас объединяет, поэтому мы и общаемся подобным образом: я взмахом руки или банки, а он - стремлением спрятаться и "спастись" от меня. Но стану ли я спасителем, если мой взмах руки будет всего лишь взмахом, то есть общением, а не целенаправленным действием?

Иногда старый таракан переставал существовать и тогда на его месте почти незаметно появлялся новый. Такова жизнь - сама возрождающаяся из небытия. Я пытался превратить своё человеколюбие в тараканолюбие и поэтому иногда промахивался. Тогда экзистенция по моим наблюдениям проявлялась для бодро убегающего от меня существа по-новому или сызнова, как впрочем и для меня, потому что я понимал, что скорее совершил добро своим отречением от прагматичности гигиены.

Вот говорят "назойливая муха". А она летает и хочет жить. Как и мотыльки вижу хотят, чтобы я их выпустил. Так и таракана или мышь хочется увезти куда-нибудь, где они будут жить, выживать, то есть экзистировать в естественной среде. А мы здесь в обществе разве не назойливые мухи друг для друга, разве мы не отвергаем всякую пустячность, выходящую за пределы прагматики, разве мы не утратили размеренность сельской жизни, когда весь её смысл в отсутствии собственного смысла, в экзистенции умиротворённости, повторяемости, расслабленности, подчинения природе, а не бесконечные бега наперегонки с ней, впрочем почти как тараканьи.