Тропинки разбегались по сторонам среди выпавших недавно первых снегов, успевших стать то ли настом, то ли корочкой от спекшегося молока, согревавшегося то ли появлявшимся солнцем, то ли не редкими дождями. Поэтому я бежал, то есть я бежал по этому лесу, но и по этой земле, но на снег попадал редко, стараясь выбирать путь именно по тропинкам. И чем дальше я бежал, тем больше удивлялся, что тропинки оставались незамёрзшими — мягкими, словно бы приготовленными к тому, чтобы по ним бежать, хотя вокруг лежал снег. Можно было бы списать это несоответствие на обыкновенную для городских активов изъезженность и исхоженность, но следов её здесь не было, либо она тщательно скрывалась, ведь даже на моей личной тропинке снега не было как будто бы по ней ходят каждый день. Но никого вокруг не было, никого я не встретил, а голосов птиц я не замечал. Только в незаконно возводимых постройках среди леса шла отделочная работа, о чём свидетельствовал звук электроинструмента. Здесь и сходились пути метаправа с прагматическим наследием протестантизма: моё хрупкое право на то, чтобы называть, но даже не считать тонкую тропинку своей оберегаемое то ли стремлением аккуратно наступать, так чтобы мхи и трава продолжали жить под моими ступнями, то ли ежегодная расчистка от веток с тем, чтобы тропинка не теряла своей внутренней степени свободы и ничем природно почти не обусловленная проложенность дорог и столбов надвигающегося через трупы деревьев очередного коттеджного посёлка.

Вначале было холодно. С тем, чтобы не тратить ресурсы печь не растапливалась, поэтому разминался я в холодном доме, где было лишь немногим больше нуля, но всё же намного более сухо. А на улице тем днём в округе действительно стоял туман, мой же гигрометр показывал около 97 %, хотя ощущение промозглости не преследовало, да и туман рассеялся. Самым необыкновенным было ощущение бега по льду, когда каждый шаг становился не похожим на другие и каждый метр тропинки — не похожим на неё в другое время. Уже скоро здесь вновь растает лёд или ляжет слой снега. А пока в начале была местами корочка льда, в других местах отсутствующая или же ставшая незаметной для моих ног. Потом же я насладился и бегом по болотистым местам и там, где в любое другое время года будет не пробежать: либо будет трава и грязь, либо сугробы. Сейчас же тонкий слой снега и корочки льда позволяли бежать везде — да практически везде через весь лес практически не задумываясь, что под ногами. Конечно ветки могли помешать и снижали скорость, но их можно раздвигать руками, не опасаясь ни падающих капель, ни вездесущих насекомых. Так лёд придаёт структуру упорядоченности лесу, так небо посылает свой божественный свет в форме бесчисленных кристаллов. Так и люди размечают землю на многоугольники и прокладывают тропинки.

Преодолев замёрзшую грязь и перекинутые брёвна через канавы, я начал постепенно снижаться в направлении к озеру. Там, где обычно были болота лежал лёд, так что задача перефорумлировалась: из стремления ступать на твёрдые поверхности в необходимость оценивать не скользкие участки. Хотя можно было бы бежать по льду, я всё же этого не делал: всё же он был тонким. В этом буквальном избегании риска просыпались то ли подспудно спящие рефлексы, то ли недавний опыт попыток проскользить по первым замёрзшим лужам, которые всё же не были достаточно прочными. На озере тоже уже стоял лёд, так что купаться не было возможности, хоть находившиеся зачем-то на пляже граждане с ребёнком сказали ему, что я собираюсь купаться. Действительно, я бежал сюда, чтобы посмотреть на воду, оценить её температуру, как я думал. Но воды не было. Наклонившись, я постучал рукой по льду — он был довольно твёрдым, он уходил куда-то вдаль и похоже занял значительную часть озера. Мне предложили прорубить прорубь, значит по их ощущениям лёд был довольно толстый. Но я подумал, что инструмента у меня нет и удалился от вновь образовавшейся структуры. Твердь отделила жизнь внутри структуры озера от жизни здесь: там остались рыбы, здесь — звери, птицы, люди. Где-то остались и земноводные, и ящеры, и насекомые. Деревья связывали корнями мир грунтовых вод и мир поверхностный. По славянской мифологии на любое из 9 небес можно было попасть по Мировому древу, а над седьмым небом есть остров, на котором обитают прародители всех птиц и зверей. Туда же должны уже были улететь и перелётные птицы и души убитых охотниками. Мировое древо связывает и с Нижним миром. В этом общем мироустройстве у всех обитателей были свои права и места. В эпоху же рациональности как будто бы наоборот всё происходящее за пределами тонкой прослойки поверхности Земли люди как будто стараются не замечать, оценивая лишь риски, угрожающие этой прослойке. Поэтому поначалу мне тоже виделись в ледяных наслоениях угрозы и препятствия. Но это всего лишь поверхность, которая не имеет края, для которой все горизонты — такие же иллюзии, как и мифология рациональности, а значит и контингентность - лишь следствие попыток самоорганизоваться в беспочвенном пространстве. Приношение жертв может казаться сегодня диким, как и выброшенные на берег китообразные — следствие ошибки систем их навигации, но эта ошибка заложена не в них а в правовой системе пострационализма, где для убийства животных нужно лишь получить лицензию, как и для «распоряжения» землёй. В том, что человек считает, что может чем-то распоряжаться или владеть уже заложена его бесконечная гордыня. Поэтому проложенная дорога — тяжёлая рана для земли, а вбитые в неё сваи — вошедшие надолго занозы.

С этими мыслями я бежал мимо домов, расположившихся между остатков леса. Где-то здесь проходила тропинка, по которой можно было добежать до болотистого места и чтобы не пересекать грязь взяться рукой на бегу за не толстую рябину или ольху и развернуться , пустившись в обратный путь. Теперь её наверно нет, как не видно здесь и следов той тропинки. Вместо этого проложена насыпь, уложены дренажные трубы, а ствол того дерева возможно уже и не отыскать. Интересно, с какими мыслями вселяются новые жильцы этих домов, что происходит за их стенами, за заборами, сетками и колючими проволоками? Будут ли они ценить волшебство ягод и грибов как дары леса (за которые нужно платить благодарностью) или всего лишь ощущать вкус и запах своими рецепторами, только прикосновение к асфальту и кафелю своими ногами?

Загадку разветвляющихся тропинок мне раскрыть не удалось. Толи само углубление становится причиной для их чистоты от снега, то ли скапливающиеся в них листья, а может быть отсутствие или умятость травы заставляет ветра сдувать выпадающий снег? Здесь уже не было и самих тропинок, наблюдение было продолжать негде. Вместо этого здесь наличествовали уже следы от покрышек с их уже не народным, а межконтинентальным узором культуры, подчинённой прагматике. Я сошёл с дороги и побежал мимо звуков продолжающегося строительства. Навстречу мне надвигалась очередная металлическая сетка и зелёная изгородь рядом с ней видимо созданная для защиты от наблюдателей. Так природа сама становится отображением на плёнке функциональности послесовременности. Тропинок здесь не было видно, как и следов, но вскоре я вышел к месту пересечения нескольких путей. Не помню уже по какой тропинке я побежал дальше, их здесь было несколько, наверное там где и всегда, вдоль подножия горы. Как и прежде кругом всё было в снегу, хотя можно было встретить среди скованности холода и ягоды и грибы, а где-то на болоте наверное ещё осталась несобранной клюква, если осталось само болото. По одной из схем там должна пройти очередная объездная дорога.