Не помню, как это бывает, но внезапно всё меняется. Впрочем, есть ли это всё - вопрос не вполне десятый, но и не первый. Только становится понято, что грани выходят наружу,  а мысль становится водоразделом. Когда начинается сезон дождей и стоишь на крыше, смотришь на конёк или за горизонт, а мимо проплывают капли, то стена дождя внезапно становится осязаемой и может проходить по той же линии - достаточно всего лишь передвинуть дом или же всю планету. Так и происходит обычно в дискурсе, когда сам дискурс остаётся точкой отсчёта, а всё остальное становится неразличимо серым. Но только в этой трёхчастной человеческой структуре люди оказываются по-прежнему безучастны, ведь опять начинается дождь.

Но когда он завершится и завершится ли он вообще - это не дело номерных знаков, то есть символов чисел 1.0, 2.0 ... Дискурс больше не существует, хотя все по-прежнему существуют в нём. Именно поэтому происходящее кажется неестественным как негармоничная музыка и неразличимые слова. Но если теперь и нужны дикторы, то они не должны уметь говорить. Они должны как всадники сбросить свои говорящие головы и научиться чему-то иному, нечеловеческому, что изначально и определило водораздел человечества. Этот нулевой дискурс тем не менее рискует превратиться в нулевую эстетику без цели, без места, без смысла.

Так это и происходит, это происходит незаметно для глаз, для слов, для мысли, ведь они и есть музыка дискурса, музыка, в которой оставалось всё кроме самого главного. А самое главное ведь и было нулевым приёмом, который романтически исчезал в недосказанности ритма или же предполагал прагматику грусти. Но этот архетип проявлялся редко, он не подходил ни к одной роли из тех, что играют люди во дворах чужого сознания, он был и злорадным, и доброгрустным, и зубоплавным, и переплетённым с самим-не-собой. Там где бьёт барабан, он обозначает нулевой приём мышления, которое слишком увлечено темпом и координацией. Все эти совмещения и наложения затуманивают границы и поэтому они и есть нулевая эстетика.

Как попытка установить границу наталкивается на её завершённость - это ещё не есть само определение водораздела, поскольку он не может проходить по внешней границе, он осуществляется в ином неопределённом месте. Как будто бы эта дорога, которая была выкатана вездеходами, четыресипедами и после дождей превращена в большую колею, которая точно становится непроходима для повседневности. Вот в месте возникновения этой колеи и проходит водораздел, тогда как все люди передвигаются по дискурсу скорости, по нулевой эстетике объезда.

Поэтому когда мы говорим, что формальная диктатура ограничивает жизненное пространство разметками, средними и предельными значениями, то мы всего лишь замечаем значение, но ещё не приближаемся к самим означаемым и означиваемым, поскольку они в принципе могут отсутствовать или быть открытыми, порой неуловимым и неустановимыми. Не помню, как это произошло, но числа казались размеченными и ограничивающими: маршруты, линии, улицы, сигналы, наконец, и сам алфавит - всё может быть изменено, но цена этого изменения слишком велика, поэтому формализм поддерживает поле дискурса неизменным. Эстетика же сохраняет колебательную связь, пытаясь выскочить из плёнки послесовременизма, но и сами "измы" оказываются очередной ловушкой, скрывающей то место, где был водораздел, ведь если добраться до него, то история наконец обретёт лицо.

Но и это ещё не вся история жёлтых логарифмов, ведь они становятся как нецензурная брань и прекрасные человейники многоэтажными. Например, человек получает некоторый средний балл, а потом этот балл используется в следующей шкале, которая в свою очередь определяет новую градацию привилегий. Или так происходит различение товаров по группам доходов и потребностей, где хозяйственная значимость выступает промежуточной шкалой для множества, в котором качество сохраняется всё чаще только на вершине пирамиды. Впрочем всё слишком часто зависит от настроек, так что сами люди превращаются с одной стороны в настройщиков, а с другой стороны - в потребителей настроек. Так возникает искусственный водораздел на основе беспочвенных шкал. Истинный же водораздел теряется в глубинах инженерной и философской мысли, где осознаётся (практически) вся условность нелинейной оптимизации, где ценители благ цивилизации и точки проявления общественного бытия оказываются несоизмеримо далеки, часто под поверхностью воды.