Чуть не опечатался — хотел написать «Зачем нужны деньки» (точнее опечатался — но действительно иногда просто пишу как слышится — а разница в произношении небольшая если пытаться почувствовать расположение языка и можно говорить нечто среднее между «деньки» и «деньги» — но делает ли фонетическая близость их действительными эквивалентами?). Но в принципе это не такая большая опечатка в мире работы по найму, где de facto и de jure установлено соотношение {время = деньги}. Хотя деньги представляются множеством способов, но по сути практически всегда они представляют элемент действительности второго или третьего порядка (в случае электронных денег). Редко когда деньги принимают форму своего изначального эквивалента в виде коров, ракушек или металлов — и тогда они конечно же возвращают сознание к действительности первого порядка. Другое дело люди и их деньки — они-то всегда вполне действительны, если только кто-то не впадает в солипсизм. В том отношении же, что люди как общественные существа преимущественно строят действительность второго порядка, то есть мир общественных действий, культуры, искусства и там находят своё предназначение — они согласно теориям сублимации/десублимации всё ещё не теряют связь со своей физической природой. Немногие наверно стремятся к обретению нетленного тела, но вероятно только из такой установки люди гармонично могут существовать в действительности второго порядка без постоянного обращения к физической действительности порядка первого. Например, человек может петь и обращать свою песнь к Богу как молитву — и тогда физическое её выражение теряет в его мыслительных построениях связь с окружающим его «физическим» миром, представленным прежде всего как действительность первого порядка. В этом случае деятельность людей даже имея физическое выражение обретает подлинно существование иного порядка, по крайней мере как это представляется для поющего сознания. Но он может петь прежде всего и наоборот к окружающему пространству: помещению, людям, природе — и тогда смысл ограничивается действительностью первого порядка, поскольку важно прежде всего нахождение/присутствие окружающих объектов. Также с развитием электронных средств стало возможно создание виртуальных звуковых пространств, зацикленных на обратные связи слушателя или вычислительного устройства, на передачу и распространение через электронные площад(к)и — тогда можно говорить об обращённости к действительности порядка третьего. Вероятно, что часто направленность к разным порядкам действительности дополняется одна другой, а возможно даже творение в лучших своих проявлениях должно соединять направленность к разным порядкам действительности, соединяя тем самым осколки бытия через призму изначального единства.

Но вернёмся к насущному вопросу о деньгах: как можно кратко сформулировать их предназначение? В целом они также устанавливают соотношение между порядками действительности и сами будучи явлением общественной оценки (чаще всего и всегда в послесовременности — когда денежная система напрямую не привязана к физическому эквиваленту в золоте) относятся к действительности второго порядка (пока опять же не отвоёвывают своё место на действительности третьего порядка через своё электронное представление). И через это соотношение в послесовременности стало возможным проводить расчёты стоимости например как приведённые оценки денежных потоков. в том числе и в отношении работы людей. Получили распространение и расчёты действия «систем» окружающего мира также как оценки «услуг» (по очистке воздуха, предоставлению места для отдыха и т. д.) или как стоимость замещения (сколько бы готовы были отдать денежных единиц опрашиваемые чтобы сохранить данный участок леса). Конечно в подобных расчётах не учитывается тот факт, что основная ценность человека также как и природы не сводится к прямой функции работы, к выполнению действия, к прагматике. Наоборот почти всем очевидно ценность большей части людей несоизмерима больше той денежной оценки, которую с ними связывают, также как это справедливо в отношении всех живых существ, природы да и просто любого физического пространства. Получается, что деньги нужны для введения людей в заблуждение о том что всё поддаётся измерению и укоренению этого заблуждения настолько глубоко, что они представляют его истинным даже несмотря на то, что оно противоречит любым этическим и моральным концепциям и здравому смыслу, а также всем известным наукам кроме финансовой, а также и междисциплинарным исследованиям, в которых некоторые нерыночные процессы, такие как жизнь леса или тундры, навешивается ярлык стоимости. С другой стороны денежные оценки вносят некоторую упорядоченность там, где иначе затруднительно достичь какой-либо оценки. Но вопрос заключается в том, что множество требуемых денежных оценок и множество назначенных оценок не пересекаются, при этом второе расширяется всё больше. То есть имеет место эффект замещения оценок, когда денежные (стоимостные) оценки ценности замещают собой понятие количественной оценки ценности. Кроме того, понятие денег если пока и не расширено формально до различных сфер общественной жизни, то фактически оно всё более расширяется через так или иначе сводимые к денежным оценкам показатели (например, через монетизацию количества просмотров или отметок одобрения). В связи с этим я рассмотрел виды денег первого, второго и третьего порядка, как и схемы их взаимодействия с действительностью.

В статье «Вопрос о деньгах» я рассматриваю вслед за Талкоттом Парсонсом деньги как культурное явление, а значит непрагматическое. Но в такой постановке вопрос о необходимости денег сам собой исчезает: деньги как культурное явление существуют не ради удовлетворения потребности или достижения цели, а вопреки им. Можно представить себе например систему подарков, которые передаются одаряемым прежде всего не как средство решения проблемы, а просто как дар. Подобны образом возникают и произносятся слова. Действительно, странно было бы в ответ на вопрос «зачем нужны слова» говорить о том, что слова нужны для того, чтобы выжить или получить пропитание. Как раз наоборот наличие языка, также как и денег слагают саму жизнь, но они не нацелены на её поддержание сами по себе, это не является их сущностью. Ведь лучшие проявления языковых выражений слагаются не для конкретной цели, не решают никаких отдельных и обыденных проблем сами по себе. Но в то же время они решают гораздо более важные и незаметные вопросы о наличии культуры. Деньги подобны языку и как системе и как рассказу, а создаются они не банками и не печатными станками или мультипликаторами, а простым человеческим трудом, да и любой деятельностью в принципе. В этом и проявляется антипрагматика денег: они могут следовать за той деятельностью, которая не направлена на их получение. В этом смысле парадоксально говорить о том, что организации стремятся к увеличению денежного обращения, то есть к получению в конечном итоге прибыли как прироста финансового капитала. Это было бы как говорить о том, что человек живёт для того, чтобы сказать как можно больше слов или для того, чтобы выиграть как можно больше словесных споров. Хотя в этом может и быть какой-то прагматический смысл и возможно многие люди даже представляют себе свою жизнь как направленную на подобные устремления. Но не для этого живёт человек, чтобы что-то выигрывать, как не для того существуют деньги, чтобы что-то продавать или накапливать.

А поскольку мы не можем предложить универсальных общественных целей и ответов на вопрос «зачем?» — так зачем задавать себе вопрос «зачем?»? Цель может являться важной для отдельного эпизода личной или общественной жизни. Особенно это очевидно в неблагополучные периоды, когда выживание и здоровье сами по себе уступают первостепенность означенности победе над чем-то или над кем-то. В остальном же её определение всегда становится затруднительным. Точнее цели становятся множественны, а смысл — индивидуальным, либо в некоторых обществах отчасти или в большей части коллективным. Итак, деньги как явление вездесущное и в то же время зависимое от конкретного общественного устройства могут играть разные роли: где-то они помогают возводить храмы, где-то становятся причиной их разрушения; где-то они организуют сообщества для эффективной и обеспеченной жизни, а где-то — способствуют упадку и неравенству; где-то они позволяют создавать произведения искусства, а где-то нужны всего лишь для того, чтобы прожить ещё один день. И здесь не так важно, как назвать средства распределения и обеспечения взаимодействия, в принципе роль денег могут играть слова, особенно если эти слова приобретают форму записи. В любом случае общество не может жить в молчании, как не может жить без обмена продуктами и услугами. Но признавая деньги прежде всего культурным явлением мы отражаем важность их проникновения в общественную жизнь. И для обществ, которые стремятся к обеспеченности благами поэтому деньги приобретают первостепенную роль подобного обеспечителя счастливой жизни. Но отвечать на вопросы положительно и считать предназначение денег как дарителя обеспеченности было бы большим упрощением. Как раз наоборот, они отражают и отрицательные стороны происходящего вместе с судьбой большинства организаций, которые слишком сильно становятся банкротами. И что такой факт можно было бы считать подтверждением того, что деньги нужны для выявления несостоятельных юридических фикций? Может быть тогда стоило бы говорить о том, что деньги нужны не для того, чтобы купить хлеб насущный, а наоборот для того, чтобы не есть? Хотя в такой парадоксальной форме мы может быть лучше можем представить почему правомерно рассматривать деньги как непрагматическое явление, но культурная функция денег состоит в другом, она подобна функции языка. Предназначение выражений языка практически неограниченно как и количество проявлений жизни. Также и количество предназначений денег поистине неисчерпаемо. В том, чтобы их не тратить (сохранять), а значит быть избавленным от связанной с ними прагматики жизни — лишь одна из их лучших функций. Конечно можно сказать, что такое избавление от прагматики служит лишь достижению нового уровня прагматизма, на котором планирование операций ещё более рационально, тогда как накопление связано с обеспечением приобретения большего сосредоточения прагматики в виде некоторого высокоценного элемента долгосрочного использования. Действительно, получается накопление — лишь временное избавление от прагматики. Кроме того, не тратить можно по-разному: можно и вовсе обеспечивать некоторые стороны действительности от денег. Непрагматическая же сущность денег доказывается именно в процессе их повседневной траты: ведь именно в этом процессе люди в большинстве своём поступают весьма нерационально чем и доказывают то, что деньги им подлинно не нужны, потому что они поступают с ними культурно, эмоционально, расточительно — в общем почти как угодно, но только не прагматически¹.

Но если денежная система и явление денег как таковое скорее непрагматичны и иррациональны, то возникает вопрос, почему общества, в которых преобладающее значение имеют ценности универсализма и нейтральности и важна системная значимость денег оказываются всё же довольно успешными в отношении организованности и прагматического существования? Здесь может быть несколько причин, например, денежная система находится под рациональным управлением (или во всяком случае институционализированным), так что культурные проявления оказываются не так важны, либо наоборот можно предположить что благодаря своей культурной сущности означивания действительности явление денег позволяет в некоторых обществах добиваться того, что внешне выглядит как рациональность. Но такую рациональность можно представить и в отношении системы культуры, в отношении искусства, которое в результате институционализации проявляется как нечто неотъемлемое и важное для организации общественной жизни, тогда как в момент своего создания представляется как случайность и противообщественное явление. Здесь нужно заметить, в существуют наблюдения, подтверждающие, что в некоторых обществах, например в итальянском (об этом говорится в начале 1 серии цикла «Чувство прекрасного» практически как о вполне очевидном факте[Brega, 2015]), сама красота занимает важное место в системе (или рассказе) общественных значений (через означиванивание повседневности, но является ли такое общественное пространство в самом деле пространством повседневности в смысле послесовременности?) в отличие например от американского общества, красота занимает важнейшее место в оценке происходящего, то есть действительности. И вопрос для общества послесовременности заключается в том, что появляется значительное число альтернативных денежных систем, где эмитентами являются люди, совершающие своими действиям некоторые операции, означающие выпуск единиц некоторого «денежного» или метаденежного значения, будь то знаки одобрения, голоса, баллы или операции по подбору некоторых зашифрованных значений (и принципиально (метапринципиально) знаки одобрения и оценки можно также считать подобными результатам проверки математических функций при расшифровке в механике шифроденег, однако если не быть редукционистом, то операции человеческого сознания конечно же не следует считать математическими операциями, речь идёт лишь о эквивалентности означенности). Хотя подобные системы оценок институционализируются и в основном попадают в сферу общественного регулирования, но не исключено появления искажений и отклонений от «норм», привычных для денежного института, для явления денег, квазиденег и «метаденег» как такового. Действительно, например оценки и голоса на сетевых площадках могут выставляться по принципам и в отношении содержимого, слабо связанного с прагматикой (при этом и сами просмотры и прочтения являются некоторой оценкой, также как впрочем и в отношении книг). То, что в конечном итоге непрагматическое противокультурное и культурное содержимое начинает создаваться специально из прагматических соображений (с тем, чтобы в конечном итоге получить универсальный эквивалент ценности), означает лишь, что прагматика находит новые пути, выстраивает цепочки для достижения намеченных целей. Но содержимое всё же остаётся по существу на слое культурной означенности и получает культурные и противокультурные оценки, в отношении приобретаемых товаров и услуг люди продолжают получать по большей части впечатление, причём эта составляющая становится всё больше (если в отношении товаров действительности 1 и 2 порядка для этого есть физический предел, то в отношении электронных товаров и услуг такой предел практически исчезает и ограничивается лишь косвенно шириной каналов связи, скоростью доступа, вычислительными мощностями). Таким образом, непрагматичность денежно-квазиденежной системы-рассказа получает внешнее прагматическое подкрепление и метарегулирование в различных формах, что не останавливает процессы символического означивания и субъективных культурных и эмоциональных денежных оценок, определяя тем самым и возможность существования данной абстракции подобно искусству независимо от окружающей действительности².

Список упомянутых источников