После чтения книги Роберта Сапольски «Кто мы такие?» должен возникнуть не только вопрос о том, почему люди перестают воспринимать новое в рамках культуры, а о том, можем ли мы определять культуру соответствующим образом и как устойчивое стремление создавать что-то новое опираясь именно на найденный путь развития, или это просто дискурс, относящий кого-то или что-то к устойчивым традициям или же стремящийся их разрушить (выступая в этом случае как протестная или контркультура). Заметим, что если дискурс устанавливает особый режим в отношении культуры, который требует её неизменности или если наша память такова, что она склонна с возрастом к непроизвольным воспоминаниям, то это ещё не значит, что культура сама по себе такова. Склонность к следованию за окнами мышления может быть преодолена, если обеспечена длительная творческая деятельность, тогда как культура может быть направлена на общественные изменения в конечном счёте если она будет достаточно сильна и укоренена. Сегодня многим кажется, что культура должна быть доступна широким слоям и отчасти даже сформировался некоторый вариант преподавательско-эстетического дискурса, поскольку большинство видимо придерживается точки зрения, что только получившие высшее образование и закончившие как минимум музыкальную, художественную школу становятся обладателями «хорошего» вкуса, а задача образования соответственно во многом должна состоять именно в некоторой функциональной эстетике воспитания, а значит и простого воспроизведения культурного образца. То есть искусство и наука могут становиться закрытыми областями, понятными только теми, кто сам входит в соответствующее сообщество. Безусловно, часть широкой области искусства требует некоторой подготовки, а часть произведений рассчитаны именно на узкий круг, но ведь это никак не относится к основной части культуры, которая как было показано в XXв. может формироваться и поддерживаться обществом в целом. При этом было показано, что можно создавать просветительские программы, позволяющие заложить основы той или иной отрасли знаний в пределах нескольких сотен часов (хотя само наличие подобных курсов не означает, что их просмотрела большая часть населения, но здесь может быть виновато наличие самой границы разделения массового и штучного, а также и отчасти само многообразие материалов и произведений).

Ключевым же способом выхода за пределы культурного дискурса можно назвать не воспитание, а положительное многообразие. Именно многообразие в природном мире обеспечивает устойчивость систем, и мы можем сегодня заключить, что культурное многообразие требуется и в общественной жизни. Чем более многообразна культура, тем не только более устойчива она сама по себе, но тем более устойчивого общество. Проблема с этим тезисом состоит в том, что на сегодня не вполне ясны механизмы, которые позволяли бы достичь на первый взгляд противоречивых целей устойчивости и многообразия.

Ранее я предположил, что измерение культурных показателей возможно, а также в особенности попытка внедрения поведенческих концепций в общественную жизнь (что неизменно потребует измерения таких показателей), если сможем преобразовать их по законам культурного экскурса. Здесь мы должны будем не только проследить соответствие генетического и культурного кода, а также его переплетённость в повествовании, перемещении и сознании. Действительно, нейробиологией была показана не только разделённость культур джунглей и пустынь, но и разность в морали запада и востока. Многое предстоит переосмыслить и в устроении государства, если правовая система от карательного устремления сможет обойти и саму идею утилитаризма, какой бы она ни была привлекательной. Уже сегодня видны общие принципы исходя из самой архитектуры мозга, в котором части связаны ограниченным образом, а также и в структуре кругов общения, ограниченных в среднем 150 активными связями. Это значит, что культура также имеет некоторые ограничения и любое изменение означает вытеснение старого. И по мере того, как связи становятся условными в информационных системах они требуют всё большего сетевения (англ. networking, идеи которого мы рассмотрим в следующих заметках), которое позволит разрастаться в качестве ризомы именно экскурсу наиболее плодотворных изменений. Соответственно показатели культуры, её измерение требуются для определения того, происходит ли какое-то развитие и представления о том, осуществляет ли оно в принципе. Конечно, мы можем посчитать усложнение формы, структуры слов, нот, мазков, но вот сложность и значительность идей не всегда соответствует числу просмотров или ссылок.

В любом случае то, отчего мы можем начинать отсчёт самого экскурса состоит в развенчании единства сознания с одной стороны и избавлении от субъекта как от автора — с другой. Мы всё же не увидели смерти автора, но наблюдали его преобразование в неустойчивый образ общественного и человеческого самосознания и самосовершенствования. Но вот если на личном уровне всё выглядело до недавнего времени относительно просто: необходимо узнавать и познавать что-то новое непрерывно, при этом изменяя тему исследования, то с развенчанием личного не понятно, как соотносится тема с идеей совершенства, если то, что практически совершенствуется в действительности не существует? Теперь приходится совмещать себе триединство целей лево- и правополушарного развития, а также и природного многообразия. В действительности поэтому точка отсчёта экскурса здесь спроецирована как действительно мнимая.