! Оксюморон не является тропом

это фигура речи

но фигуры часто переворачиваются

знать бы, какое положение правильное

"Не важно, кто прав. Важно, кто лев" - известная надпись с подушек с изображением собственно льва довольно показательна, но так ли уютно спать на этой надписи, или лучше положить такую подушку не под ушко, а под спинку, или же облокотить о спинку дивана? В этом лингвистическом оксюмороне проявляется переход от политизации к природизации. И обратный возврат к политике. Возврат и оборот здесь особенно важны, поскольку с греческого троп как раз переводится как поворот, что более удачно на мой взгляд употреблять как оборот. Оборот речи, имеющий художественное значение или иное лингвистическое. Различные обороты украшают речь, но функция их не в этом, они позволяют проникать глубже в сущность описываемого и происходящего, они увлекают и позволяют окидывать взглядом безграничные пространства языковых полей. Но зачастую вся речь может сводиться к заменам и подстановкам превращая гиперболизацию в провокацию. Но такие условия диктует сама повседневная современная жизнь: язык превращается в поле битв покупателей с продавцами, детей с родителями, общественных групп, ситусных и классовых объединений, так что каждая цифра и семема (элементарное употребление слова) становятся объектом гиперболизации, литотизации, метафоричности, тогда как самое ценное и внутреннее подвергается сплошному эвфемизму (не знаю, стоит ли расшифровывать все слова в данном предложении, остаётся надеяться, что смысл от знания значений слов не меняется). Где же проходит грань между превращением слов в полезные обороты и акцентным словоупотреблением за гранью дозволенного, за пределами всякого смысла?

"Оставь смысл, всяк слово крутящий" - хочется так сформулировать эту грань. Пока мы находимся в области понимания, мы сохраняем право на использование различных оборотов, если же смысл теряется, то мы выходим за пределы дозволенного. Употребление любой семемы и шире слова или фразы (поскольку значение слова в обороте может заменяться выражением, равно как и переноситься на иные части речи) можно рассмотреть на двух уровнях уровень передачи смысла и уровень искажения смысла: Первый прямо выражает необходимое автору значение, например: "яркий белый снег". Различные формы искажений несут как прямой смысл, так и вносят искажения в иные слова: "искрящийся сахарный ковёр". Пожалуй, в случае с "искрящимся сахарным ковром" мы с трудом сможем понять, что речь идёт о снеге, тогда как "сверкающее светлое покрывало" позволит проявить заложенный смысл. Есть и параллельные структуры эстетического восприятия, а также технические требования, требования экологичного и экономичного речеупотребления. Что касается семемы и сем, из которых она состоит, то они и представляют элементарные единицы смысла или содержания (если смысл конечно можно выразить через составные части). Теория анализа говорит о принципиальной возможности такого деления, например, на разделении значения снега на его признаки и качества (осадки, лёгкие, белые, кристаллообразные), ведь такова структура языка, он исходит из обыденной жизни и каждый язык из своей собственной. Фактически же в каждой области знания слово "снег" будет представлено собственной семемой даже внутри одного языка, например, в метеорологии, в кристаллографии, в физике, в изобразительном искусстве и так далее (научные семемы при этом предполагаются как имеющие идентичные семемы среди языков, называемые понятиями или терминами). Понимание через семы важно для понимания границ внедрения троп в повседневную речь, поскольку способно установить минимально допустимый критерий для оправдания свободного словоупотребления каждым, даже если мы не будем придерживаться теории компонентного анализа (изучения составляющих языка).

Итак, заворачивая фразу важно оставаться на пути понимания значения в контексте смысла. Само построение ограничивается двумя другими критериями: удобством употребления самим автором и удобством понимания окружающими. С одной стороны можно исказить собственную речь столь сильно в стремлении быть понятым, что она потеряет всякий смысл, с другой стороны можно употреблять слова столь запутанно, что их последующая интерпретация даже самим субъектом будет затруднена, а значит противоположна стремлению к смыслопостроению. Сущность языка состоит в том, что в его основе лежит некий мыслительный процесс, который шире, чем само выражаемое содержание, сам язык словно видимая часть айсберга над поверхностью сознания, это словоупотребление над смыслообразованием. От красоты и устойчивости этого тающего льда, выплывающего из царства вечных льдов всех возможных словоформ и семаформ, зависит безбрежность понимания  всего происходящего. Недостаточно говорить красиво, как и недостаточно выражать только необходимое, но необходимо выражаться достаточно осмысленно.

В конце концов сознание каждого проявляет свою сущность через собственное словоупотребление, так что ему ничего не остаётся, как переходить к оборотам, обращаясь к тому или иному значению иных слов. Употребляя сами семемы научных терминов в переносном значении мы конечно рискуем внести некоторую несуразицу, но так мы можем пробудить и древнее коллективное сознание, переходя на подражательную речь, можно вообще притворяться и употреблять слова так, словно не знаешь их значения, но это ещё не гарантия соблюдения принципа "чем проще, тем лучше". Простота она тоже бывает хуже воровства, но не зря ведь и сам оксюморон переводится с древнегреческого как "остроумная глупость" (что касается лично меня. то я часто люблю переводить именно дословно, хотя это и некоторое искажение всех допустимых соотношений языков, но правильнее ли найти семантический аналог, также заранее несоответствующий оригиналу, чем донести сочетание семем или ещё лучше сем?). А дальше придётся идти по другим тропам.