Ранее мы рассмотрели особенности послесовременного будущего для США и начали рассмотрение проекта Европа 2.0. В данной части продолжим изучение Европы, процессов переселения и перейдём к ключевым вопросам физической и духовной пищи, так, что постепенно завершим изучением важнейшего свойства, которым наделён человек, в данном случае человек послесовременности.

Когда племена англов, саксов и ютов покоряли римские провинции целая империя начинала трещать. Правда в те времена они и сами бежали от надвигающейся восточной угрозы. Знали ли они о своей будущей роли покорителей более отдалённых земель и планет? Или уже тогда научились отсиживаться на относительно спокойных островах, с тем, чтобы превратить их в будущие райские сады?

В 1 части рассмотрим будущее некоторых перспектив проекта США и начнём рассмотрение европейского.

Внутри себя европейцы по-прежнему замкнуты, но они стремятся к большей открытости, к снятию физических преград на путях движения товаров, людей, транспорта. Но как только дело доходит до круга общения, то он по прежнему сохраняет узловую значимость — круг новых знакомых весьма чётко очерчен. В статье порассуждаем о противоречиях послесовременности и пересовременности, об испускателях случайности социальных событий, о сетевых сообществах и играх, нашей зависимости, проблемах выделения человекодействий и деятельности и наконец о критериях разделении эпох, о жизни братьев наших меньших и о нашей заботе об окружающей среды. Много всего? Но обо всём по порядку.

Где наше поле и поле окружающее? Как однокультурная зависимость способна переломить хребет эволюции? Куда идти, когда надоело топтать траву?

Если мы обращаемся к субстанциальному опыту цивилизационного параллелизма, то он приводит в замешательство наше осознание своего данного из ниоткуда естества, поэтому упорядочивание на данном участке вселенской окрестности проходит в измерении невозможности достичь невозвратной высоты сознания под воздействием неисчерпаемой жажды превращения, бифуркационных сдвигов и обретения потоковых знаков ради ничего, спасения во имя, то есть ради букв данных в трансцендирующей исчезаемости недоступных открытий, которые либо только наступают, либо уже давно уходят в неизвестность таинственного смысла случайности.

Можно проследить некоторую зависимость в развитии явлений промышленной и послепромышленных эпох на примере достижений Древней Греции, распространившихся через цивилизационные сети делее в Рим и средневековые королевства. Цепочка развития явления пронизывает особенности окружающих его эпох, хотя они и не являются крайностями, но мы словно можем увидеть их пульсацию: от древних обрядов и празднований к современным Олимпийским играм. В статье рассмотрим задел на будущее: что же ожидать с окончанием эпохи - возврата к корням, или щебетания в кроне?

В продолжение статьи о послесовременности в данной второй части мы перейдём к ключевым вопросам и происходящим сдвигам в эпоху послесовременности, а также сделаем некоторое исторически-концептуальное отступление перед продолжением рассмотрения в последующих статьях проблемных вопросов, остро возникших в развитых странах (Западная Европа, США), с которыми послесовременизм справляется с трудом, скорее вытесняя их на задворки подсознания или затеняя роем повседневности; а также перед обращением к проблемам сменяемости послесовременности следующей стадией в лице пересовременности.

Вопрос о том, что такое современность и что такое послесовременность является отнюдь не абстрактным и концептуальным. В рамках складывающихся общественных условий он имеет ярко выраженную практическую размерность общественной системы. Отсюда, однако проистекает и некоторое различие послесовременности и послесовременизма. Послесовременность или постмодерн (англ. Postmodernity) понимается как общественное состояние, наступившее после эпохи модерна, или Нового времени, характеризующейся явлениями Промышленной революции, Прогресса и Просвещения. В данной первой части статьи из соответствующего цикла рассмотрим основные понятия и явления этой области.

В Северной Америке, как и в других европейских пост-колониях постмодернизм протекает по собственном пути, связанному, конечно, с европейским модернизмом. Подлинно промышленные масштабы колониальных империй легли будто бы основой модернизма, хотя это ещё была скорее допромышленная эпоха. Но собственно модерн и модернизм в США имел самостоятельность, позволив США занять место лидера мировой хозяйственной системы ближе к завершению промышленной эпохи, хотя и здесь рабовладение сыграло решающую роль. Показательно, всё же, что от него пытались избавиться уже с победой Северных государств. В статье рассмотрим современные проблемы и положение послепромышленной эпохи, ярко и специфически проявляющейся именно в США.

Осмысляя небытие, мир становится бытием

Цитата из множества источников

Нигде в мире дух послесовременности нельзя ощутить так, как здесь, в Западной и Южной Европе, да пожалуй ещё в нескольких уголках ещё более древних цивилизаций, ведущих свою историю за тысячи лет до нашей эры. Налёт на камнях, не раз уже использованных для воплощения замыслов мыслителей с диаметрально и хордово противоположными взглядами вновь замыкает кольцо, чтоб начать не то некоторое Средневековье, не то обратить блеск идеальных форм в регресс неумеренного потребления вина и диких свиней.

Люди подвержены влиянию собственных интересов, интересов своего окружения, общества, мира. Они и сами могут создавать интересы. Но могут ли они воплотить интересы в действия, организовать воплощение собственной независимой поизциив условиях, когда правила игры определяются другими группами людей, когда они становятся объектами воздействия  отработанных рекламных технологий, технологий работы и отдыха, от которых они уже вряд ли могут отказаться и которые они не могут изменить самостоятельно? Демократия представителей упирается в вопрос методов и целей действующей системы. Но система общества не может быть плохой или хорошей сама по себе, ведь она состоит из людей. Вопрос в том, чьи интересы защищает система, и в том, совпадают ли мотивы тех, кто принимает решения с мотивами тех, кто выбирает власть. В конечном счёте мы всегда возвращаемся к людям. Даже если они не обладают стратегическим видением, они видят собственное будущее и выбирают предлагаемые им возможности. Но если они не поддерживают существующие формы власти и способы управления, то они получают возможность протестовать, высказывать свою позицию. Проблемы возникают когда формы протеста и власти подвергаются внешнему воздействию или носят нецивилизованный характер, тогда как система управления сохраняет характер авторитарной власти. Другие формы организации и принятия решений пока не получили широкого взаимодействия даже в сетевом сообществе, построенном либо по принципу клубов по интересам, либо промышленного распространения информации. Но готовы ли людю хотя бы к разделению интересов хозяйственной системы и системы общественных интересов, выраженных политически? Что может открыть участие в смене власти в условиях хозяйственной зависимости, которая носит однополярный характер?