Можно проследить некоторую зависимость в развитии явлений промышленной и послепромышленных эпох на примере достижений Древней Греции, распространившихся через цивилизационные сети делее в Рим и средневековые королевства. Цепочка развития явления пронизывает особенности окружающих его эпох, хотя они и не являются крайностями, но мы словно можем увидеть их пульсацию: от древних обрядов и празднований к современным Олимпийским играм. В статье рассмотрим задел на будущее: что же ожидать с окончанием эпохи - возврата к корням, или щебетания в кроне?

В продолжение статьи о послесовременности в данной второй части мы перейдём к ключевым вопросам и происходящим сдвигам в эпоху послесовременности, а также сделаем некоторое исторически-концептуальное отступление перед продолжением рассмотрения в последующих статьях проблемных вопросов, остро возникших в развитых странах (Западная Европа, США), с которыми послесовременизм справляется с трудом, скорее вытесняя их на задворки подсознания или затеняя роем повседневности; а также перед обращением к проблемам сменяемости послесовременности следующей стадией в лице пересовременности.

Вопрос о том, что такое современность и что такое послесовременность является отнюдь не абстрактным и концептуальным. В рамках складывающихся общественных условий он имеет ярко выраженную практическую размерность общественной системы. Отсюда, однако проистекает и некоторое различие послесовременности и послесовременизма. Послесовременность или постмодерн (англ. Postmodernity) понимается как общественное состояние, наступившее после эпохи модерна, или Нового времени, характеризующейся явлениями Промышленной революции, Прогресса и Просвещения. В данной первой части статьи из соответствующего цикла рассмотрим основные понятия и явления этой области.

В Северной Америке, как и в других европейских пост-колониях постмодернизм протекает по собственном пути, связанному, конечно, с европейским модернизмом. Подлинно промышленные масштабы колониальных империй легли будто бы основой модернизма, хотя это ещё была скорее допромышленная эпоха. Но собственно модерн и модернизм в США имел самостоятельность, позволив США занять место лидера мировой хозяйственной системы ближе к завершению промышленной эпохи, хотя и здесь рабовладение сыграло решающую роль. Показательно, всё же, что от него пытались избавиться уже с победой Северных государств. В статье рассмотрим современные проблемы и положение послепромышленной эпохи, ярко и специфически проявляющейся именно в США.

Осмысляя небытие, мир становится бытием

Цитата из множества источников

Нигде в мире дух послесовременности нельзя ощутить так, как здесь, в Западной и Южной Европе, да пожалуй ещё в нескольких уголках ещё более древних цивилизаций, ведущих свою историю за тысячи лет до нашей эры. Налёт на камнях, не раз уже использованных для воплощения замыслов мыслителей с диаметрально и хордово противоположными взглядами вновь замыкает кольцо, чтоб начать не то некоторое Средневековье, не то обратить блеск идеальных форм в регресс неумеренного потребления вина и диких свиней.

Люди подвержены влиянию собственных интересов, интересов своего окружения, общества, мира. Они и сами могут создавать интересы. Но могут ли они воплотить интересы в действия, организовать воплощение собственной независимой поизциив условиях, когда правила игры определяются другими группами людей, когда они становятся объектами воздействия  отработанных рекламных технологий, технологий работы и отдыха, от которых они уже вряд ли могут отказаться и которые они не могут изменить самостоятельно? Демократия представителей упирается в вопрос методов и целей действующей системы. Но система общества не может быть плохой или хорошей сама по себе, ведь она состоит из людей. Вопрос в том, чьи интересы защищает система, и в том, совпадают ли мотивы тех, кто принимает решения с мотивами тех, кто выбирает власть. В конечном счёте мы всегда возвращаемся к людям. Даже если они не обладают стратегическим видением, они видят собственное будущее и выбирают предлагаемые им возможности. Но если они не поддерживают существующие формы власти и способы управления, то они получают возможность протестовать, высказывать свою позицию. Проблемы возникают когда формы протеста и власти подвергаются внешнему воздействию или носят нецивилизованный характер, тогда как система управления сохраняет характер авторитарной власти. Другие формы организации и принятия решений пока не получили широкого взаимодействия даже в сетевом сообществе, построенном либо по принципу клубов по интересам, либо промышленного распространения информации. Но готовы ли людю хотя бы к разделению интересов хозяйственной системы и системы общественных интересов, выраженных политически? Что может открыть участие в смене власти в условиях хозяйственной зависимости, которая носит однополярный характер?

Понятие цели может и не является лучшим для ведения высокоосмысленной дискуссии, но многие события показывают, что всем гражданам неплохо было бы заручиться ей и определиться. Происходящие в последнее время события почему-то показывают как нельзя лучше, что в отсутствие цели люди руководствуются инстинктами. А всё потому, что в отсутствие целей приходит на смену лжецели. Вместо стремления к лучшей жизни — стремление к жизни там, где лучше, вместо созидания жизни там где проходит жизнь, созидание условий для перемещение туда, где хорошая жизнь или распространение этих условий. Ибо чтобы изменить то, что есть, нужно действовать. Но действовать не значит калечить и убивать. Выходит у простых граждан не остаётся иных средств к выражению мнения, кроме физического, поскольку иначе их действия оказываются не услышанными. Рассмотрим какие методы лежат сегодня в основе построения политической борьбы в острых точках, какова опасность терроризма и что можно ему противопоставить, наконец, какие сценарии разыгрываются на Украине и в Европе, какова их опасность для мирового сообщества.

Немного словотворчества! Словотворчество на определенном этапе развития детской речи представляет собой закономерное явление и выражает недостаточное овладение разнообразием грамматических форм родного языка. Но так ли хорошо изучен этот феномен применительно к продолжающейся жизни, в условиях овладения разнообразием?